заперла меня в комнате, боясь, что я могу как-то испортить ее банкет. Время от времени я подсыпаю щепотку соли в бокал с ее вином. Дух Мэри Грей не так легко сломить.
Внизу шум начался – кто-то приехал. Я слышала цокот копыт и крики конюхов. Большая дверь с глухим стуком закрылась; на лестнице послышались голоса и шаги. Раздался стук в дверь, она распахивается настежь. На лице Энн Грешем обычное брезгливое выражение, как будто она унюхала в моей комнате что-то сгнившее.
– К вам гости!
– Ко мне? – неподдельно удивилась я, ведь гости мне запрещены.
– Доктор Смит. – Я не знаю такого человека, а Энн Грешем ничего не объяснила. Она ждет и смотрит, как я убираю волосы под чепец и расправляю юбки. Интересно, чего хочет этот доктор. Я ничем не болею.
– Миледи, – сказал он и попробовал улыбнуться, но у него ничего не получилось.
– Чем я могу вам помочь, доктор? – спросила я, вставая ему навстречу.
– Прошу, миледи, не вставайте.
Тем не менее я встала и ждала, что он скажет. Мне показалось, что ему не по себе; он мял перчатки, перекладывал их из одной руки в другую. В комнате повисло неловкое молчание, которое нарушало лишь тиканье часов. Энн Грешем топталась на пороге; я видела и ее мужа – он стоял на площадке. Тик-так, тик-так…
– Доктор Смит… – начала я, но он заговорил одновременно со мной:
– Миледи, у меня новость.
Что-то не так. Я насторожилась.
– О вашем… О Кизе.
– О моем муже?
– Он ушел.
– Куда ушел? – спросила я, смутившись. Но увидела сжатые кулаки доктора и его опущенные глаза и все поняла. Меня как будто ударили кулаком в живот. Я пытаюсь вспомнить его, те дни, которые мы провели вместе, но не могла найти утешения даже в радостных воспоминаниях, которые совсем недавно так помогали мне. Они распадаются – и вместе с ними распадаюсь я. – Нет! – крикнула я. – Не может быть!
Я смотрела на их лица и понимала: это правда. Даже каменная Энн Грешем, похоже, немного растрогана.
Перед моим мысленным взором проходили все те, кого я любила и потеряла. Сначала Джейн, отец, Maman, Кэтрин – и теперь мой любимый Киз… Все они умерли. Мрачные мысли заполняли мне голову.
– Он не мог умереть!
Из всех, кого я люблю, осталась только Левина – да еще мои племянники. Мысль о племянниках – все, за что я еще могла цепляться, хотя они для меня незнакомцы. Стараюсь думать о них, чтобы у меня не разорвалось сердце. Я должна заставлять себя думать о тех, кто жив, думать о малыше Томе и его старшем брате Биче, которому через несколько дней исполнится десять лет. Те мелочи, которые мне известны о них, не составляют цельной картины. Я стараюсь сложить в уме картинку, но могу отталкиваться лишь от миниатюры Бича во младенчестве да от нескольких слов, написанных сестрой; остальное я додумываю сама.
– «Ничто не легче самообмана», – цитирую я севшим от слез голосом. – Он умер!
– Миледи, – говорит доктор. Похоже, он встревожен; наверное, я не слишком хорошо скрываю свое горе. Слышу голос Джейн: «Мэри, будь стойкой». Но плечи у меня неудержимо вздрагивают, и непрошеные слезы льются из глаз.
Эпилог
Бомэнор, июнь 1572 г.
Мэри Грей сидела у окна с книгой на коленях. Она беседовала с маленькой Бесс Трокмортон, одной из тринадцати приемных дочерей Стоукса, и разъясняла ей простыми словами аллегорию Платона о пещере.
Левина неподалеку стояла за мольбертом, стараясь запечатлеть изящные движения рук Мэри. Та плавно взмахивала ими, описывая зачарованной девочке игру языков пламени. В приглушенном свете ее руки казались бледно-золотистыми.
– Значит, вы думаете, – начала Бесс, – что вы – лишь тень на стене пещеры, искаженная, как всегда искажены тени, а снаружи, за стенами пещеры, есть более подлинная, идеальная вы?
– Это лишь одна точка зрения, – с улыбкой ответила Мэри. Левина достаточно хорошо знала Мэри и понимала: ей приятно, что девочка разговаривает с ней так откровенно. – Моя сестра Джейн считала, что…
Мэри говорит о прошлом так, словно все было вчера. Со смерти Джейн прошло восемнадцать лет. Хотя все случилось так давно, Левина по-прежнему испытывала ужас, когда вспоминала девушку на эшафоте; как будто время повернуло вспять и она снова там. Она думала об обещании, данном Фрэнсис; оказалось, что она все же ничего не сумела изменить. Лучшее, на что она оказалась способна, – она была им настоящим другом.
