– Но это не пословица, – удивилась она. – Правда… похоже на Макиавелли. А может быть, еще до него это сказал кто-то из древних римлян. Но нет, не может быть, чтобы слова предназначались вам – ни в коем случае. Должно быть, вам дали не ту тарелку. – Посмотрев поверх моего плеча, она добавила: – Меня зовет Норфолк. Простите меня, леди Кэтрин; муж не любит ждать. – И она ушла, оставив меня в недоумении.
Я разыскала Юнону и показала надпись ей:
– Что здесь написано?
Она поморщилась, прочитав надпись, и едва заметно покачала головой.
– Что здесь написано?
– «Держи друзей близко…» – начала она.
– «…а врагов еще ближе», – закончила я шепотом. – Ах, Юнона, не смотри на меня так озабоченно! – Я положила руку ей на плечи. – Всем известно, что мы с Елизаветой терпеть друг друга не можем. И все же только что она сообщила, что, возможно, вернет меня во внутренние покои. Хотя, скорее всего, она просто играет со мной.
– Так вот что она тебе сказала! Китти, это поистине хорошая новость! – Она улыбнулась, правда, мимолетно. – Но «враг» – сильное слово!
– Юнона, она всего лишь играет. Предупреждает, чтобы я вела себя хорошо. – Тем не менее я подозревала, что королева каким-то образом проведала о моей «блестящей партии» и теперь хочет присмотреться ко мне, прежде чем нанести удар. Я отбросила эту мысль, наблюдая, как шепчутся присутствующие – руки приложены к ушам, удивленно поднятые брови. – Что они говорят? – обратилась я к Леттис Ноллис, стоящей справа от меня; она только что услышала новость от Фрэнсис Мотес.
– Надпись на тарелке Дадли гласит: «Audax ad omnia femina…»
– Леттис, по-английски, пожалуйста, – попросила я.
– «Женщина, которая любит или ненавидит, способна на все». – Леттис хихикнула. – Представляете? И еще говорят, – заговорщическим тоном добавила она, – что у жены Дадли опухоль в груди, и они ждут…
– Это я слышала, – выпалила я, не дожидаясь окончания.
Для меня была невыносима мысль о бедной Эми Дадли и ее болезни – а муженек и Елизавета ждут ее смерти, чтобы пожениться. Подумать только, а многие, в том числе Гарри Герберт, называют меня жестокой! На такое бессердечие я не способна…
Музыканты заиграли гальярду; вначале вступили только флейта и барабан. Дадли подал руку королеве; ко всеобщему удивлению, она согласилась. Когда Дадли вывел Елизавету на середину зала, Норфолк и Сесил, стоящие наискосок от меня, переглянулись. Мы все расступились. Они начали танцевать, не сводя взглядов друг с друга. Дадли в серебристо-розовом дублете и гладких черных чулках напоминал мне петуха в курятнике. Он делал нужные па, самодовольно улыбаясь. Я заметила, как он по-хозяйски гладил Елизавету по щеке, как его рука обвивала ее талию. Впрочем, то же самое видели все, ведь он ничего не скрывал. Ему как будто было все равно, что страдает репутация королевы. Судя по всему, ее саму тоже не заботило ее доброе имя. Сесил смотрел на них с каменным лицом.
Я по-прежнему краем глаза следила за Гертфордом – он беседовал с Норфолком; они чокнулись, как будто что-то праздновали. Потом Гертфорд направился к двери. У меня от разочарования все внутри опустилось, как будто желудок набили камнями. Все новые и новые пары присоединялись к Дадли и королеве; Юнона потянула меня за руку, но я словно приросла к месту с тяжестью в желудке, не смея спросить, куда ушел ее брат. Наверное, отправился на романтическое свидание под звездами в парке дворца Нансач.
– Разве ты не будешь танцевать? – удивилась Юнона.
Я покачала головой, испугалась, что, если произнесу хоть слово, утрачу остатки самообладания.
– Вот теперь никаких сомнений не остается: они уж точно любовники, – прошептала Юнона, кивая на королеву и ее самодовольного партнера.
– Королева – девственница, – произнесла я, стараясь взять себя в руки и не выдать своих чувств.
– Через другой вход! – тихо подытожила она, и мы обе прыснули. Ненадолго меня отпустило.
Кто-то потянул меня за рукав. Обернувшись, я увидела перед собой Гертфорда.
– Но… – начала я, гадая, как ему удалось так быстро вернуться. Он возник неожиданно, словно джинн из лампы.
– Выйдем, – сказал он так тихо, что я с трудом его услышала.
Внутри у меня все таяло. Юнона танцевала с сыном Норвича; он приподнимал ее и кружил в воздухе; она смеялась.
– Зачем? – Мне с трудом удалось не броситься ему на шею.
– Поговорить.
– Поговорить? Вы думаете, я дура?
– Нет, Китти, я серьезно. – Он склонилтся ко мне и прошептал: – Только поговорить с моей драгоценной Китти!
И вот моя выдержка забыта; меня словно понес взбесившийся конь. Я позволила вывести себя в парк. Озеро блестело так, что казалось, будто Луна упала на землю. Нет ни ветерка; и ночную тишину нарушала лишь музыка из банкетного павильона. Гертфорд держал меня за руку и не выпускал; я не смела взглянуть на него – вдруг я ошиблась и в темноту меня увлек какой-то другой юноша, не он. А потом все же посмотрела и увидела его милый профиль
