Он откинул одеяло и встал, отстранив её от себя.
– Я не просил этого.
Эдуард начинал скучать по тем временам, когда списывал голоса в своей голове на безумие. Он не хотел этой ответственности, боялся её.
– Мудрецы Тайного города учат, что мы не вольны менять пути предназначения.
– Но этот путь окрашен кровью, Гайде. – Ночь приятно холодила его разгорячённую кожу. – Если наибы послушают меня, обратного пути не будет.
Чем ближе становился оазис, тем сильнее крепли в его сердце сомнения.
– Мой отец просил меня разубедить тебя, – призналась девушка.
Эдуард содрогнулся. На мгновение его голову посетило дикое предположение, что это единственная причина, по которой Гайде была с ним.
– Но сейчас я вижу, что не должна этого делать.
Она поднялась и, подойдя к Эдуарду сзади, вновь обняла его, прижавшись нагим телом к его крепкой спине.
– Если бы я только увидела в тебе алчность, слепую жажду господства над судьбами людей, я бы сама убила тебя во сне.
Девушка-пустыня. В ней причудливым образом сочетались красота и суровость, жар и холод, нежность и жестокий нрав, присущий её народу. Именно это Эдуарду нравилось в ней. Качества, которыми обладала его мать.
Он повернулся к ней, заключив в объятия.
– Мы можем уехать, – сказал он горячо. – Только ты и я. Далеко отсюда, туда, где нас никто не найдёт. Бросить всё и жить только друг для друга.
Она крепче прижалась к нему, словно стараясь слиться с ним, превратиться в единое существо.
– Не можем, мой единственный, – прошептала она. – Это твоё предназначение, твоя судьба. Если мы сделаем это, то придёт день, когда ты возненавидишь меня за то, что я сбила тебя с пути. Я не желаю этого.
В каждом её слове была любовь. В каждом вздохе – страсть. Эдуард не смел возразить ей. Приподняв тонкий девичий подбородок, он нежно прильнул к мягким губам, и Гайде затрепетала в его руках.
Вернувшись на лежанку, они сплелись в сладострастной истоме, не в силах насытиться друг другом. На востоке забрезжили первые лучи рассвета.
Патрик Дюваль вошёл в рабочий кабинет брата. В Просторе наступил сезон дождей. Всякий раз, когда погода резко менялась, голова Патрика раскалывалась так, словно в неё вбивали сапожные гвозди. Вот и сегодня он проснулся с ужасной мигренью, неотступно преследующей его повсюду.
– Слышал ли ты новости из пустыни? – спросил Винсент.
Лорд-хранитель Востока, как обычно, был на ногах с рассвета.
Пусть даже его искалеченное тело навсегда оказалось приковано к креслу-каталке.
– Собирается великий хурал, – ответил Патрик, поморщившись от боли.
Винсент указал в сторону резного столика, на котором стоял графин вина и флакончик с желтоватой маслянистой жидкостью, которая могла быть только настоем дурмана.
Отсчитав в кубок несколько вязких капель, Патрик залил их вином и проглотил почти залпом. Его брата часто мучили боли в парализованных ногах, и он принимал эту настойку, чтобы унять их. Сам Патрик редко обращался к дурману, зная, что тот вызывает сильное пристрастие при регулярном употреблении.
– Что с того? – спросил он, когда головная боль отступила, обнажая ясность мысли. – Не первый и не последний раз.
– А известно ли тебе, – продолжил Винсент, – что на этот раз его собирает наш старый знакомый, юный Эдуард Колдридж?
Отступив пару шагов назад, Патрик нащупал стул и неуклюже упал на него.
– Я вижу, до тебя начинает доходить. – Любой другой позволил бы себе самодовольную ухмылку, но лицо Винсента Дюваля оставалось непроницаемым.
– Он не посмеет, – сказал Патрик севшим голосом. – Наибы не пойдут за ним…
– Ты готов поставить на это наши жизни? – Голос правителя Востока ничуть не изменился. – Впрочем, можешь не тревожиться. Я уже принял соответствующие меры.
Только тогда Патрик заметил, что они были не одни. На широком балконе, подставив смуглые лица лучам утреннего солнца, сидели два человека, напоминающие бывалых караванщиков. Они тихо переговаривались на языке пустыни.
– От меня-то ты что хочешь? – вновь обратился Патрик к брату.
– Возьмёшь две тысячи человек и отправишься в Кран де Мор. Нужно укрепить границу. На всякий случай. Сейчас мы не можем позволить себе беспечности.
