грани бытия. Столь же несомненно я понял, что убитая мной в подземелье женщина тоже была беременна – Катя определила это даже не как медик, а просто как женщина, каким-то особым чутьем. И конечно, ничего никому не стала говорить.
Ну уж на этом-то можно было остановиться?.. Так нет же. Истина не унималась, открывалась мне во все новых измерениях: я понял, что еще одного убитого мною, того самого Анальгина, обуревала мысль, может быть, и дикая, но смелая. Почему он так решительно ушел, сменил какую бы там ни было, но все-таки устойчивую жизнь на бесприютное бродячее выживание?.. Да потому, что поставил цель вырастить новую породу людей, приспособленную к самым суровым условиям! По сути – создать новое человечество. Вот так. Ни больше, ни меньше.
Чем дальше я врастал в эту идею, тем отчетливее видел ее странную правду. У него не вышло, но… Человечество нуждается в обновлении! – вдруг пафосно сказал я про себя и даже слегка вздрогнул от этого лозунга.
Мы с Катей могли стать первыми. Первая искорка грядущего, первая звездочка. Но и у нас не вышло. Звездочка погасла, не взойдя на небо.
Я стоял, смотрел на облака, леса, пустые дороги – и понимал, что начинаю оттаивать, боль разлуки только-только приходит. Что она сделает со мной, как я буду жить?..
Мне почему-то кажется, что жить я буду долго. Все, говорят, проходит, может быть, пройдет и это, годы все развеют без следа. Но, может, есть и то, что не пройдет? Тогда…
Не завершившись, эта мысль исчезла, и я не стал догонять ее. Без всяких уже мыслей я смотрел, как тончайший облачный налет густеет, темнеет, превращаясь в грозовую толщу разных оттенков серого. Лето, пусть и бабье, кончилось. Шла осень.
