ритуальных пережитках язычества, сохранившихся в европейской народной религии».
Иными словами, уничтожив всех структурированных мыслепреступников – еретиков, взялись за единичных носителей альтернативных взглядов (если проводить аналогии с современной РФ, то несколько лет назад для обвинения в экстремизме нужно было общественное объединение создать, а теперь достаточно лайк поставить или фото в соцсети разместить, ну или песню).
Но соответствовали ли обвинения, выдвигаемые инквизицией, реальности? Процентов на пять, может быть, да. Но для восприятия масс этого мало, таких скудных поступков, как, скажем, сбор трав и траволечение, совсем недостаточно для публичного обвинения в сговоре с дьяволом, поэтому приходилось преувеличивать, абсолютизируя обвинение (не собирала/лечила травами, но извела пятерых младенцев на мазь, чтобы летать на шабаш – общественности так доступнее понимание вины).
Пример. Исследователь XIX века Канторович в книге «Средневековые процессы о ведьмах» пишет:
Очевидно, Варфоломей де Спина вынужден лукавить и изворачиваться, хотя ему хорошо известно, что все вмененное ему в вину происходило (если вообще происходило) во сне, но даже святая инквизиция не могла обвинять людей в просмотре собственных сновидений, поэтому приходилось стыдливо умалчивать то, что им хорошо известно, а именно то, что «место/событие преступления» существует лишь во сне. Иначе публика могла не понять. Еще в XI веке Бурхарт Вормский в трактате «Corrector» предостерегает от женщин, уверенных, что они «по ночам во сне проходят сквозь запертые двери и взлетают к облакам, чтобы сражаться». В XI веке инквизиции не было, поэтому и не было нужды утаивать, что место действия находится в царстве Морфея. Святая инквизиция прекрасно это знала, но для увеличения степени вины абсолютизировала ее и переносила «преступление» из сна в мир материальный.
Процитирую религиоведа Мирчу Элиаде, который пишет на основе изучения протоколов инквизиторских процессов следующее:
«Бенандати уверяли, что путешествовали in spirito (в духе), во время сна. Перед тем как «пуститься в путь», они впадали в забытье, напоминавшее каталепсию, в продолжение которого душа существовала отдельно от тела».
Таким образом, наши практически современники, Карлос Кастанеда и его индеец-наставник Дон Хуан, общавшиеся преимущественно во сне, в глазах инквизиции были бы абсолютно виновны в колдовстве и были бы сожжены, при этом для общественности их деяния обвинителями были бы перенесены из мира сновидений в наш мир.
Не избежали бы горькой участи и персонажи фильма Кристофера Нолана «Начало». Впрочем, как и сам Кристофер Нолан.
С точки зрения обывателя, автор романа или фильма не может нести реальную ответственность за события и действия, происходящие на страницах книги или на экране. А вот с точки зрения борца с мыслепреступлениями – может и должен. Ведь творение автора – это экстраполяция его образа мыслей вовне, становящаяся к тому же потенциально ролевой моделью поведения для публики, выступающей в качестве потребителя авторского продукта. Поэтому если какой-нибудь крамольник-писатель позволяет себе описывать заговор в вымышленной вселенной, скажем, Арканара, да еще и намеками некие аналогии проводить, то вполне целесообразно обвинить его в участии в заговоре реальном, даже если и существует он лишь на страницах обвинительного акта.
Яркая аналогия – репрессии 30—40-х годов. Существуют две полярные точки зрения на условный 1937 год. Первая. Сумасшедший Сталин в приступе безумия (так же примитивно Карамзин истолковывал опричнину Ивана Грозного) бесцельно уничтожил по ложным обвинениям миллионы ни в чем не повинных граждан. Все обвинения – выдумки и паранойя. Вторая. Было антисталинское подполье, все протоколы из архивов ОГПУ, заляпанные пятнами крови и повествующие о заговорах и подготовках покушений на вождя по приказу румынской «Сигуранцы», – истина. В общем, в ГУЛАГ просто так не сажают, значит, была причина. Классическая обвинительная точка зрения.
Так были все жертвы репрессий невиновны или нет? Разумеется, формально все они были абсолютно невиновны в том, в чем их конкретно обвиняли. Но умонастроения оппозиционного свойства действительно были, как и течения/фракции в партии и армии. И чтобы их выкорчевать (а это был вопрос сохранения не только власти, но и жизни для Сталина), обвинениям придали законченные формы – заговор, покушение и т. д. В этой связи очень иллюстративны цитаты из книги Элизабет Порецки «Воспоминания об Игнасе Рейсе».
Но почему репрессии и их обеспечение, что процессуальное, что медийное, были столь топорны? Потому что страна рабоче-крестьянская. Исполнители из ОГПУ – из деревни. Лица, для которых играется спектакль, сиречь массы, также, по сути, из деревни, поэтому все грубо, лубочно, в соответствии с уровнем восприятия. Обвинения должны быть просты и даже где-то примитивны, тогда они легко будут восприняты массами, ну или охлосом. А если бы репрессий не было, то и товарищ Сталин, вполне вероятно, не протянул бы и до конца 30-х годов.
Это не к тому, что мне симпатичен данный этап нашей истории, – все мои симпатии на стороне тех, кто в 1920 году из Крыма на пароходах уплыл, рабоче-крестьянская эстетика мне вообще не близка, – это к тому, что механизм общественных процессов он вот таков, эмоциональные оценочные суждения оставляем за скобками. Объективная реальность политической борьбы.
Возвращаемся к «малефикам» (дословный перевод термина maleficarum с латыни – это «зловредитель», так в латыни определялось то, что мы называем ведьмой).
