Избранные рассказы

Украину.

Однажды ко мне подошёл мужчина, умоляя помочь ему поскорее уехать в Израиль. Я уже знала, кто он. "Ваша жена – гойка, – сказала я ему, – а ваш отпрыск "мамзер". В Израиле смешанные браки не признаются, и дети от них – мамзеры – не имеют там никаких прав". Он молчал, сглотнув слюну. "Я считаю, что, если вы никогда не отправитесь в Израиль – то это будет лучше как для вас самих, так и для нашего государства, – добавила я, хотя знала, что болезнь его восьмилетнего сына не лечится на Украине, и отъезд – его последняя надежда.

Уже в самом Израиле – опять по линии Сохнута – я "работала с русскими", ассистируя разные "сложные" случаи. Однажды я приехала с переводчицей в больницу ха-Шарон, где на коридоре билась в истерике жена одного русского, жертвы избиения. Эта сучка требовательно кричала, добиваясь, почему её не пускают к мужу в палату – так, что пришлось вызвать полицию. Я прошла в одноместную палату, где на койке лежал сильно избитый русский бугай. Он еле ворочал языком, но тут же высказал переводчице всё, что с "ним произошло". По его лживым утверждениям, пять израильтян-сабр во главе с работодателем с железными прутьями в руках набросились на него за то, что он посмел обратиться к другому работнику по-русски. В это время кто-то из русскоязычных работников вызвал полицию. Когда полицейские приехали, они не только не арестовали нападавших, но подошли к потерпевшему и стали пинать его ботинками в ребра. В одну секунду я смогла представить, что будет, если этот русский выйдет из больницы и встретится с толковым адвокатом, какой урон может быть нанесен государству. Выходя практически вместе с переводчицей, я умудрилась незаметно отключить сохранявшее этому галутнику жизнь устройство…

* * *

Все две недели после автобусного инцидента я только и делала, что вспоминала. У меня пропал аппетит. Квартира, приобретённая мне родителями с помощью подкупа председателя домового комитета и знакомого чиновника, и обмана русской семьи; новая машина; очередная путевка в пятизвездочный отель в Эйлате от Сохнута – ничего не радовало. Я понимала, что это временное, и необходимо дождаться нового толчка – и тогда всё забыть; а он никак не приходил, этот толчок, и я измаялась в ожидании. "Ат хошевет, ше ат мэухедэт? – любила спрашивать меня мама (ты думаешь, что ты особая?). В эти дни я часто подходила к зеркалу, задавая себе этот вопрос. Обычно зеркало отвечало мне положительно, давая толчок новому витку моей жизни. Теперь мне казалось, что оно насуплено молчит. И вот я даже не заметила, как оказалась опять в Петах-Тикве; автобус уже везёт меня на обратном пути из Тель-Авива через знакомые и любимые улицы. А это кто там? Разве не тот ублюдок с трёхцветной бородой и наглыми зыркалами? Я бросаюсь к дверям автобуса, как вратарь на футбольный мяч, выскакиваю, бегу… Да собственно, что же я делаю? Ну, подбегу к нему, ну, ударю по роже! Что дальше? Нет, надо действовать скрытно. Куда он идёт сейчас, если не в синагогу? В руках у него синяя атласная сумочка, в ней наверняка талит гадоль, под сумочкой – сидур-молитвенник. Я прячусь за дерево, перебегаю до угла ближайшего дома, тут я могу наблюдать за ним из укрытия. Кое-какие навыки в армии и после неё пошли мне на пользу. Но что это? Он как будто почувствовал слежку! Стал оглядываться, ускорил шаг, сволочь! Нет, в Петах-Тикве никуда от меня не уйдешь. Тут я тебя из-под земли достану. Попрошу знакомых в полиции, найму частного сыщика, задействую связи в Шабаке. Когда выхожу на перекрёсток – его уже нет. На всякий случай зондирую близлежащие улицы, возвращаюсь к парку. Нет нигде. Что ж, тогда стоит поискать синагогу. Вот она, миленькая. Американская (так я и знала). Всё тут чистенькое, миловидное, ухоженное, и люди подходят – дистиллированные, как на подбор. Как моя мама любила говаривать – в них только шприцы кипятить (это её профессиональный жаргон; она у меня всю жизнь была медработницей). Ну-ка, дистиллированный дядечка, помоги мне найти хавера с трёхцветной бородой. Ты же воспитанный, не откажешь. Этот детина в вязаном «парике» смерил меня взглядом с головы до ног, его жена тоже не отказалась: плюнула в меня глазами – в мои голые, почти до места, где сходятся, ноги, в мою вызывающе открытую грудь. Не понимают, что общего может быть у такой девицы – и примерного члена их миньяна. Однако обещали передать, что я сказала. Этому меня тоже в свое время учили: не называя имени, произвести впечатление знакомой незнакомого человека. «Русский», борода трёхцветная, в голубой рубашке, среднего роста. Вполне достаточно. Остальное смогла сымпровизировать.

Через какое-то время один из моих приятелей повадился ходить в американскую синагогу и как бы невзначай выяснил, где живёт и что делает мой бородатый друг. Оказалось, он живёт почти рядом с синагогой, только с другой стороны улицы Орлозорова, улица Дов Хоз, 6, квартира 12. Это практически в зоне парка. Дорогой район, эксклюзивное место, русских практически нет. Неплохо устроился! И занятие выбрал не бей лежачего. Пописывает в газеты, в журналы, занимается очернительством нашего отечества. И за это, конечно, ему на жизнь отстёгивают. Как его только в синагоге терпят? Наверняка, не в курсе его амплуа. Надо бы просветить. Это ж мой долг.

Постепенно я выяснила, что поле деятельности для меня уже значительно сужено. Помои на его мирпесет, где сушится бельё, соседи уже выливали, отбросы под его дверь подставляли, камни и бутылки в его окна уже летели. Весь этот нехитрый стандартный набор спецсредств против русских был уже на нём опробован до меня. Но высокомерия не поубавилось, и презрения к "аборигенам" – тоже. Что ж, если он думал, что все израильтяне такие узколобые, он ошибался. Я твёрдо вознамерилась открыть новую страницу его биографии, полную подлинных неприятностей. Конечно, самое лучшее – это сделать так, чтобы его заперли надолго, лучше – на всю оставшуюся жизнь. Или искалечить. Уже пытались избить? Раскидал как соломенных? Что ж, в следующий раз не раскидает. А пока надо придумать что-то такое, что могло бы вывести его из себя; заставить ошибаться, и тогда он сделает что-то, за что его можно и засадить. Непременно в Абу-Кабир. Навсегда. Хоть у нас это довольно легко делается, но, всё же, над этим нужно работать. Без работы, Сара, и собаки дохнут, любила говорить сама себе моя румынская тётушка.

Правда, однажды моей твердости пришлось испытать сильный удар. Я сидела в своём наблюдательном пункте, в машине. Он вышел из подъезда, ведя за руки двух сущих ангелочков. Таких детей я – честно признаюсь – от роду не видела. Это были две девочки, лет четырёх и пяти, такие милые, такие