Все смотрят на меня с таким видом, будто пытаются что-то вычислить, – как люди-птицы, так и люди с синей кожей. Все они недовольно хмыкают.
– Кто-нибудь скажет мне, что я здесь делаю?
– Здесь какая-то ошибка, – говорит один из людей с синей кожей, обращаясь к Ведде. – Эта жалкая пташка совсем не похожа на ту, кого мы все это время искали, на похищенную Азу. Да она просто заморыш.
– Утопленники ее повредили, – заявляет второй.
– И Дыхание, которое доставило ее на борт. Надо полагать, оно тоже ее повредило. Оно
При этих словах все поеживаются.
– Странно, что она вообще после такого жива, – говорит первый.
Меня начинает мутить. Один из людей с синей кожей стучит мне в грудь своими острыми костяшками, и птица, которая поселилась у меня в легком, выдает глухую, сиплую трель.
– Канур уже устроил себе гнездо у нее в легком, – говорит Ведда. – Он не стал бы гнездиться ни в ком другом. Мне больше доводов не нужно, да и капитану тоже.
Все вдруг начинают толкаться и шептаться – им явно отчего-то стало не по себе – а потом встают по стойке смирно и больше не двигаются.
В каюту вошла женщина. Она настолько высокая, что чуть ли не касается головой потолка.
– Капитан, – говорит один из моих посетителей. – Мы как раз оценивали состояние новоприбывшей.
– Вы смеете обсуждать ее состояние до моего прихода? – рявкает она. – Вы смеете спорить о ее происхождении?
В следующее мгновение она уже склоняется надо мной. У нее черные волосы, закрученные в спиралевидные завитки и сплетенные в замысловатые узлы, бездонные, как нефтяные пятна, глаза и темно-синяя кожа. Скулы у нее высокие, нос прямой и тонкий, брови похожи на чернильные штрихи, а руки покрыты татуировками – спиралями, перьями и облаками из слов.
Я узнаю ее. Мне знакомо это лицо. Мне знакомы эти татуировки.
Я ее уже видела. Она годами мне снилась. В этих сновидениях мы с ней были вдвоем, а над нами кружили птицы.
Дрожащей рукой она дотрагивается до моего лица.
– А…за, – шепчет она. Звук доносится у нее не изо рта, а откуда-то из горла.
Она произносит мое имя практически так же, как произносим его мы с Джейсоном, когда хотим показать, что в нем есть &. Так его не произносит больше никто. Ее голос царапает слух. Он не похож на гладкие голоса остальных людей с синей кожей. Есть в нем что-то особенное, что делает его грубее и необычнее. Он похож на шепот раненого человека.
– Меня зовут Аза, – говорю я тонким голоском, изо всех сил пытаясь скрыть волнение.
Вместо ответа она обращается к Ведде:
– Она здорова? Жар спал?
– Да, – говорит Ведда. – Она потихоньку набирается сил.
– Что происходит? – пытаюсь сказать я, но слова застревают в горле. Я приглядываюсь к своим рукам: какие-то они синие.
Высокая женщина (она и есть капитан?) снова прикасается к моему лицу своими тонкими, холодными пальцами. Меня внезапно переполняет тоска по родным. Хочу к маме, хочу к папе, хочу к Илай, хочу к Джейсону.
– Так где моя мама? – спрашиваю я с деланной небрежностью, стараясь не дать стонам и всхлипам вырваться наружу.
– Здесь, – отвечает капитан.
– Нет, где
В памяти всплывают ее последние слова:
О боже, бедная мамочка думает, что я умерла, иначе она была бы здесь, со мной. Только так можно объяснить, почему ее нет рядом.
На меня напирают со всех сторон, перед глазами мелькают крылья и лица – синие лица, поросшие перьями лица с клювами.
Ведда нахохливается, как курица-наседка.
– Назад, – говорит она громким, внушающим робость голосом. – Оставьте ребенка в покое. Она не знает, ни кто вы такие, ни что с ней произошло. – Они делают несколько маленьких шажков назад.
Чтобы немного успокоиться, я провожу рукой по своей выпирающей грудной кости. Она все еще на месте, но теперь больше похожа на вилочковую кость, как у птицы.
Кто-нибудь, дайте мне стетоскоп. Вызовите моего врача. Я хочу, чтобы она начала простукивать мою грудь и искать там непрошеных гостей, потому что туда явно пробрались ПОСТОРОННИЕ и устроили такую пирушку, что у меня начались галлюцинации.