– Владимир Николаевич, я бы тоже хотел взглянуть.
Семаков с трудом удержался от радостной улыбки.
– Да ради бога, Феофан Христофорович. Тем более вы ведь в этом деле понимаете.
На самом деле Острено не был артиллеристом, но эта грубая лесть подействовала.
На засечку времени был отправлен сигнальщик с хронометром.
– Одна минута тридцать пять секунд, ваше благородие.
В гимназии хорошо учили считать, а в Морском корпусе это умение отшлифовали. Командир мгновенно прикинул скорость, но назвал меньшую цифру; это случилось как раз в момент возвращения старшего артиллериста и адъютанта адмирала Нахимова:
– Двадцать один узел с половиной. А ведь неплохо.
Риммер метнул короткий взгляд на Семакова, но промолчал, поскольку был в курсе начальственной задумки.
Все прочие мысленно не согласились с командиром, а Острено высказал то же самое вслух:
– Если этакое посчитать за «неплохо», что же тогда «отлично»? Ведь от самого быстроходного противника уйдём без труда. А, Владимир Николаевич?
– Да ещё это средство смягчать волнение, не забудьте. Мечта артиллериста, parole d’honneur[9]. Риммер Карлович, эта штука с любой волной справится?
– Об этом не скажу, тут к специалистам надо, но, помню, попали мы как-то в шторм, так-то нас поваляло бы изрядно, а мы прошли насквозь, как по… – Несколько мгновений иностранный специалист подыскивал поэтическое сравнение. – Короче, можно было бы поставить на палубу стол, на него стакан, налить доверху вина – и не расплескалось бы. Вот как!
Этот высокохудожественный пассаж произвёл сильное впечатление на всех, а особенно на нижних чинов, которые притворялись невероятно занятыми своими делами, но между тем слушали внимательно.
Германец состроил озабоченное лицо:
– Владимир Николаевич, с вашего позволения, я спущусь в трюм, хочу посмотреть состояние движков.
– Разумеется, Риммер Карлович, вы знаток, вам и карты в руки.
Игральные карты в мире пришельцев не существовали, поэтому Семаков был понят не совсем правильно. Риммер посчитал эту реплику относящейся к штурманскому делу. Тем не менее иностранный капитан нырнул в люк и через минуты три вернулся с ещё более озабоченной миной:
– Владимир Николаевич, прикажите сбавить ход. Греются они. Сейчас-то ничего, а вот минут через десять – пятнадцать…
– Вы хотите сказать, Риммер Карлович, что самый полный ход не может применяться долгое время?
– К сожалению, это так, Феофан Христофорович; за десять минут работы совершенно уверен; полчаса… ну, тут тоже, наверное, возможно, а вот час самого полного хода не советовал бы. Перегрев, сами понимаете…
Последовала многозначительная пауза, а за ней резонный вопрос:
– Что-то можно с этим делать?
– Специалист нужен, Владимир Николаевич. А то и ваши что присоветуют.
Острено поднял бровь:
– Господа, ведь можно охлаждать…
– Но только не водой, Феофан Христофорович, Тифор меня предупреждал. Испортим движки.
– Тогда уксусом. Мне дед рассказывал, при государыне Екатерине так орудия охлаждали…
– Вот уж не знаю. Опять же, к Тифор Ахмедовичу.
Протокол был составлен по всем правилам. Вечером Семакова принял сам Нахимов. Разумеется, перед тем начальство получило подробные сведения от адъютанта.
– Ваше превосходительство, разрешите представить протокол ходовых испытаний… Предельная скорость – двадцать один узел с половиной… Замечание по поводу перегрева двигателей при длительной работе… Ещё гашение волнения…
В кабинете из посторонних было двое адъютантов. В конце доклада оба были выставлены из комнаты под благовидными предлогами.
– Владимир Николаевич, не томите: сколько там
– Тридцать восемь узлов, Павел Степанович, – тихим голосом, будто боясь спугнуть удачу, отвечал Семаков. – И, осмелюсь доложить, двигатели не греются.
– Завтра подъём флага, лейтенант. С отцом Александром уж оговорено, с утра доставят икону. Флаг вручит капитан первого ранга Ергомышев. Вы его знаете?
– Лично незнаком, Павел Степанович, но слышал, что в Синопском сражении отличился. Однако тут есть деликатное дело… Вам уже доложили, что
