А вот дальше пошли сплошные непонятки. Главная (с точки зрения осторожного капитана «Одина») состояла в почти полном отсутствии сколько- нибудь достоверных сведений о боевых характеристиках русского корабля. Правда, все свидетели дружно утверждали, что противник не имел никакого парусного вооружения, но при этом двигался без дыма. Оба англичанина объяснили это легко: котлы топили не углём. Относительно скорости противника показания французских офицеров сильно расходились. Ответы на этот вопрос были примерно такими:
– За одиннадцать узлов ручаюсь!
– Полагаю, узлов тринадцать верных.
– Скорость? Не удивлюсь, если пятнадцать узлов.
Также все опрошенные, включая нижние чины, хором утверждали, что пушечных портов по бортам не видели. Райдер удивился. Скотт подумал о маскировке орудий, но последующие показания заставили усомниться в этом предположении.
Двое французов настаивали, что видели пушечный ствол смешного калибра, но одновременно твердили, что ни звука выстрелов не слышали, ни дыма не наблюдали. Зато решительно все отметили ужасающие по силе взрывы от бомб, которым было совершенно неоткуда взяться. Впрочем, свидетели были уверены, что ни одного прямого попадания не случилось.
А после началось описание того, что уж вовсе не могло быть.
Ни одного взрыва над водой – только подводные. Ни одного перелёта. Райдер объяснил это недостаточной дальнобойностью русской артиллерии. Скотт промолчал. Ещё одним невероятным обстоятельством была сверхчастая стрельба – французский начальник верхней батарейной палубы утверждал, что взрывы следовали с частотой не менее трёх в минуту. Одно орудие так стрелять просто не может: картечниц для столь мощных бомб не существует. Многопушечный корабль? Но ведь на нём заметили только одно орудие, да и стрельба велась не залпами. Вопросы, вопросы, вопросы…
В конце концов командир «Донтлесса» принял решение:
– Коммодор Скотт, приказ всё ещё действует, и потому поспешим к Одессе. Идём фронтом. Ночью удвойте вахту сигнальщиков. По сигналу разводите пары. Думаю, это лучше всего делать по обнаружении противника или в виду берега. Всё ясно?
Разумеется, у Фрэнсиса Скотта вопросы не появились.
Тифор соблюдал осторожность и по этой причине поддерживал скорость «Эридис» на уровне не более восьми узлов. На течь магистр и вовсе махнул рукой: то, что просачивалось сквозь заплатки, большой опасности не представляло.
Командир «Морского дракона» лелеял честолюбивую мечту довести трофей до порта. Но для этого нужно было не встретиться с противником. Вот почему сигнальщики, понукаемые начальственным рыком, напряжённо вглядывались в горизонт за кормой. Пока никого не наблюдалось, но Семаков не особо рассчитывал на удачу: если англичане догадаются погасить ходовые огни, то темнота южной ночи (всё же не Балтика) не позволит увидеть противника загодя.
Своими опасениями он поделился с иноземным капитаном. Тот не замедлил с ответом, высказанным все с тем же баварским акцентом и ошибками в терминах:
– Владимир Николаевич, почему бы вам не воспользоваться измерением потоков воды? Мы это делали. Вот, прошу смотреть. – Риммер Карлович извлёк из своей сумки небольшую серебряную пластинку и прошёлся по ней, как по клавишам фортепиано. – Этот зелёный свет есть сигнал от нашего «Дракона», а вот этот небольшой камешек должен загореться красным, если будет сигнал от чужака.
– И на каком расстоянии этот ваш… механизм чует сигнал? – В голосе у командира прозвучала неподдельная заинтересованность.
Германский капитан чуть поморщился от подобной безграмотности, потом призадумался.
– Если чужой корабль движется вращением таких больших колёс у бортов, то это… скажем, двадцать пять ваших миль. А если винтом… – Германец почесал затылок совершенно русским жестом. – Тут я не знаю, мы не пробовали и не считали… Хотя… этот ваш винт гонит высокую волну?
Семаков взял карандаш и придвинул к себе листок.
– Риммер Карлович, позвольте мне изобразить… Вот так выглядит волна за кормой, высота её не более полусажени, а дальше тянется пенный след, он никак не менее пятнадцати сажен…
– Тогда, Владимир Николаевич, думаю, двадцать ваших миль. Но это при самых лучших условиях.
– То есть?
– Нет волнения. Нет дождя, который сам по себе вносит большой шум. В шторм обнаружение возможно за… скажем, десять миль. В дождь – то же самое.
В глазах командира «Морского дракона» появился огонёк понимания.
– Вы хотите сказать, что туман и темнота…
– Не помеха.
– А если под парусами идёт, то огонёк тоже загорится?
– Да, но сигнал при этом слабее. За миль пятнадцать в хороших условиях можно заметить.
