Группа крови: повесть, рассказы и заметки

нем протестовало – так в кабинете врача понимаешь неизбежность болезненной процедуры и ее отчаянный результат, но психика сопротивляется.

Тут возникает некий уже мельком упомянутый служебный документ, рапорт (надо его воспроизвести как бы по памяти):

«…изменить главный персонаж. Краткие характеристики нового главного персонажа прилагаются. В связи с изменением главного персонажа очевидно следует выбрать другой его прообраз. Пружина проекта – отношения главного персонажа с близким человеком, конфликт мировоззрений на фоне конфликта общественных интересов и, как следствие, доведение ситуации до крайности.

Необходимая переработка проекта может быть сделана в рамках первоначально определенных сроков, увеличенных на 15–20 %, это увеличение неизбежно в любом случае.

Предлагаю Заказчику, именуемому “Росстрах”, в недельный срок предложить переработанный соответствующим образом договор для подписания Исполнителю, именуемому С. Игорь Матвеевич…»

Он налил еще полстакана, с сожалением отметив, что и в посланной небом бутылке осталось меньше половины. Проклятая работа, думал он, допивая, да разве другие лучше… Дашку, конечно, жалко и себя жалко, но что ж жалеть, если предстоит неизбежное.

А как она будет жить после этого? Жизнь после смерти. Хорошо, если контора выполнит свои обещания. Вторая жизнь. Без веры.

Без веры, вот в чем дело. Вторая жизнь без веры – это Ад.

За последние пару месяцев все действительное расплылось, стало фоном, жизнь перетекла в бесконечные телефонные разговоры. А людей, реально существовавших вокруг, они вспоминали как персонажей, марионеток на ниточках слов.

Вполне бессловесными и как бы глухими свидетелями безумной суеты, как всегда, были муж и жена. Бессловесные и бесправные.

Позволяя себе невообразимую откровенность, рассказывали друг другу такое, что он и себе самому не разрешал описывать в ясных словах.

Да, повторяли время от времени то она, то он, как говорят беспутные бабы из простых, есть что вспомнить.

При этом любовные похождения – самое малое из их воспоминаний. Куда важней была работа, вернее, их отношение к работе. В сущности, все его рассказы о том, чем он занимался в минувшие до нее годы, были попытками доказать недоказуемое: средства важнее цели, а форма – содержания, эстетика первостепенна, этика вторична. Вся его работа доказывала только одно – «что и как» важнее, чем «зачем и почему». Во всяком случае, так ему казалось. Точнее – он говорил, что ему так кажется.

– Когда мы проживем долго и счастливо и умрем в один день, – он переложил телефон из затекшей левой руки в правую, – на нашей общей могиле поставят памятник, мраморный мобильник…

– Ты забыл, что мы не будем жить вместе и потому не умрем вместе, и не похоронят нас рядом, – со сдерживаемым раздражением перебила она, – а общий памятник поставят всем нам, тем, кто работает по заказам конторы, памятник мраморным слухам и гранитному страху. Ты всегда все забываешь… Мраморные слухи и гранитный страх.

Так разговор постепенно сползал на одинаково интересное обоим – на работу. Ей не нравился его подход к выбору персонажей, ему – ее бесконечное дублирование одних и тех же приемов. Они начинали спорить и даже ссориться по телефону, потом по телефону же мирились…

Висит вечный вопрос: можно ли и нужно ли решать всякий раз, хороших или дурных целей достигает работа, или важно лишь, хорошо либо дурно она сделана.

Время от времени она пыталась закончить разговор – мол, как-нибудь решим эту философскую проблему в мирное время… Но сама же возвращалась к этой теме, и остановить ее было невозможно. Даже рассказы о его экзотических связях, которых за пятнадцать лет было не так много, как у нее, но и не мало, рассказы, от которых сначала она сходила с ума и требовала повторений, – увлекали ее все меньше. В конце концов, эти приключения ничто по сравнению с работой, сказала она однажды. Впрочем, потом она много раз утверждала противоположное…

Вдруг контора объявила общее собрание, вернее, это для всех было вдруг, а он ждал чего-нибудь подобного в любой день. В тексте должно звенеть напряжение, в воздухе текста.

Позвонила дура Алёна, долго и невнятно бормотала и уже, очевидно, собралась повесить трубку, – творческих успехоу, Игорь Матвеевич, и крепкого здороввя, – но он успел спросить, в котором часу сбор. Назначено было странно, не днем и не вечером, в пять «послеобед», уточнила на своем наречии девица…

В ожидании содержательной части коллеги слонялись по залу с кофейными чашками в руках, проталкивались к столу с бутербродами и пирожками. В толпе мелькнули золотисто-каштановые кудри, но с поразившим самого себя безразличием он дал им затеряться. По ходу, у нас чисто телефонный роман, помимо голоса в плоской коробочке она не существует ни в каком воплощении, подумал он. Чисто по телефону, подумал он и мысленно сплюнул, как сплевывал мысленно всякий раз, когда спотыкался о такие слова все более чужого языка. Ни разу не свой язык, подумал он самым ненавидимым нынешним оборотом, и его едва не вырвало. Ишь, какой нежный, подумал он, лучше бы вспомнил о главном персонаже. Срок приближается… Для того, конечно, и собрали, чтобы все отчитались за главных, думал он, пробираясь к свободному стулу. Поднимут – и пожалуйста. Объясните, Игорь Матвеевич, чем вызвана ваша служебная записка с просьбой заменить очередного главного. Только без имен и персональных данных, помещение не режимное…

Начальство уже рассаживалось в президиуме, за маленькой трибуной стала Нинка, разложила листочки речи. Значит, так и есть, бенефис нашей