это не принесло. С каждым разом танк продвигался все дальше, и уже находился ближе к вражеским позициям, чем к нашим, так что я начал нервничать. Но впрочем, куда больше нервов он потрепал немцам, чем мне.
Пока Яковлев таким образом развлекался с фрицами, все наши противотанковые пушки успели вернуться обратно. Расчет одного из них чтобы не терять времени не стал возвращаться к прежней позиции, а остановился на пригорке рядом с моим командным пунктом. Сержант, командующий орудием, сразу же скороговоркой отдал команду:
— По танкам, ориентир два, вправо пять. По головному. Бронебойным. Прицел ноль. Упреждение ноль. Огонь! — Последнее слово заглушил грохот выстрела.
Теперь, когда по фашистам работала вся артиллерия нашего батальона, шансов прорваться у них уже не оставалось. Потеряв внезапность и оказавшись под фланговым огнем, они предпочли отойти, поставив за собой дымовую завесу. На поле боя осталось шесть панцеров, в том числе два, подбитых экипажем нашего танка. К «двоечке», которую они походя уничтожили в балке, добавились «тройка» и «четверка». Для полного комплекта не хватало Pz-1, но представителей этого вымирающего вида в вермахте уже практически не осталось.
Подсчитав потери немцев, я заметил, что тридцатьчетверка из оврага не выезжает. Правда, черного дыма с той стороны не видно, но все-таки нехорошее предчувствие у меня появилось. Не успел я связаться с комбатом, как он сам позвонил мне, и взволнованным голосом сообщил, что экипаж Яковлева на вызовы не отвечает.
Вместе со Свиридовым мы стали раздавать бойцам задания. Одни должны были проверить, что случилось с танком Яковлева, другие поджечь вражеские машины, оставшиеся на поле, пока немецкие тягачи не уволокли их на ремонт. К застрявшему в грязи танку, находившемуся неподалеку, наши артиллеристы уже направили трактор, так что хотя бы за него можно было не волноваться.
Я с нетерпением дождался, пока вернуться разведчики. Двоих раненых танкистов они привели с собой, а остальные двое, в том числе сам Яковлев, остались чинить машину. Как мне доложили, лейтенант отделался потерей слуха, а так он был почти невредим.
Остаток ночи я почти не спал, беспокойно ворочась и все время прислушиваясь. Прочная дверь блиндажа звуков почти не пропускала, но они все равно проникали через вентиляционное отверстие. Отдаленные выстрелы орудий, редкие пулеметные очереди, рычание моторов. На бой не похоже, да мне бы сразу сообщили, если бы что-нибудь случилось. Для восстановления сил сон был совершенно необходим моему организму, но после неожиданного ночного нападения уснуть было трудно.
Утром я первым делом поинтересовался у Авдеева, что с танкистами. Не говоря ни слова, он улыбнулся, и махнул рукой. Прогулявшись в указанном направлении, я понял, почему ординарец ничего мне не сказал. На большой поляне, где уже собралось много людей, меня ждал самый настоящий сюрприз.
Тридцатьчетверка со знакомым номером не только смогла вернуться в целости и сохранности, но и притащила за собой на буксире исправный немецкий танк. Значит, танкистам удалось округлить свой счет до десяти. Только теперь Авдеев, призвав на помощь одного из раненых танкистов, соизволил рассказать, что с ними случилось.
Несколько попаданий, которые получил танк, не прошли для него даром. Башню заклинило, механизм наводки пушки не работал, но главное, заглох двигатель. Помимо сотрясений от ударов снарядами, свою лепту внесла быстрая езда по болотистой местности, во время которой в танк попали вода и грязь. Приказав раненым наводчику и радисту возвращаться назад, командир экипажа вместе с мехводом начали копаться в двигателе. Искать возможную неисправность в темноте, да еще в непосредственной близости от противника, дело почти безнадежное. Но бросать свою любимую машину танкисты не хотели. Они поменяли фильтр, пошаманили с соединениями электропроводки, проверили наличие утечки топлива. В общем, сделали все, что нужно, и были почти уверенны, что двигатель заработает.
И тут они замечают, что к ним подъезжает вражеский танк. Яковлев со своим водителем и двумя бойцами, которые остались их охранять, достают гранаты и готовятся к последнему бою. Но пока не кидают, и ждут, что будет дальше. Ведь немцы не знают, что в танке кто-то остался. И действительно, фрицы спокойно подъехали вплотную, развернулись кормой, и зацепили тридцатьчетверку тросами. Хотели, значит получить в качестве трофея образец новейшей советской техники.
Но как только танк дернулся, то двигатель сразу завелся, и боевые машины начали друг друга тащить, каждая в свою сторону. Но у нашей машины мощность пятьсот лошадиных сил, а у немецкой только триста. Естественно тридцатьчетверка их перетянула. Фрицы из всех люков повыскакивали, и почесали. Никто даже выстрелить не успел. А в принципе, что им еще оставалось. Пушка у них была направлена в другую сторону, и если бы они начали ее разворачивать назад, то наш танк разнес бы их на куски. То, что стрелять мы не могли, они может быть и догадывались, но проверять не захотели.
Весь рассказ сопровождался смачными эпитетами в адрес противника и активной жестикуляцией. Видимо только я был до сих пор в неведении о приключениях танкистов, так как помимо зрителей здесь уже присутствовали корреспонденты. Как раз сейчас кинооператор установил камеру, чтобы вживую заснять процесс танко-реслинга.
Сам Яковлев в это время распекал корреспондента «Красной звезды». Полностью слух к танкисту еще не вернулся, но он размахивал блокнотом, в котором журналист набросал черновик своей статьи, и негодовал.
— Что значит, «гусеницы лязгали, и моторы выли на предельных оборотах»? Что это за ерунда? Пока танки стояли на месте, двигатели работали на
