– Смычкин приподнял носилки, как бы взвешивая их, и сказал:
– Состояние пострадавшего средней тяжести.
Тут кто-то примчался с криками к машине скорой помощи и стал требовать поехать на соседнюю улицу, на которой у одного дома оторвался балкон и упал на стоявшую под ним иномарку. Гарик с Владленом быстро втолкали носилки в машину, залезли в неё сами и вместе с доктором поехали выручать придавленных в машине людей. Ими оказалась влюблённая парочка, застигнутая в тот момент, когда они в салоне с тонированными стёклами занимались любовью. С ними, к счастью, ничего не случилось, но ни выбраться из салона, ни одеться влюблённые не имели возможности. Их пришлось вызволять с помощью лома и болгарки, которые принесли люди в спецовках и касках, работавшие на строящемся по соседству доме. Пока вытаскивали раздетых молодых людей, над ними успели позубоскалить и Смычкин с Гариком, и пришедшие на помощь строители. Даже врач скорой помощи не устоял перед соблазном съязвить по поводу любовной ловушки. Одеваться влюблённым пришлось на глазах своих спасателей. Гарик шарился в тёмном, искорёженном и сплюснутом салоне и специально не торопился отдать девушке её аксессуары, чтобы подольше растянуть эффект от её созерцания. На ту беду появилась ещё одна молодая особа, которая стала направо и налево хлестать по лицу то молодого мужчину, то его, всё ещё голую, партнёршу. Досталось и Смычкину. Гарик, видя, как дама въехала по лицу товарища, успел увернуться от пощечины. Оказалось, что взбесившаяся дама приняла спасателей в трусах за сообщников своего мужа. Она даже раскричалась от негодования и всех подряд обвинила, как она выразилась, «в групповухе».
Выяснилось, что это жена владельца побитого автомобиля, а её пощёчины не что иное, как проявление ревности к своему непутёвому мужу, которого она ждала до часа ночи, полагая, что тот всё ещё не закончил совещание в офисе.
Всюду в Утруске толпились полураздетые люди около своих пустых домов.
Испуганные и трясущиеся не столько от ночной прохлады, сколько от волнения и страха, жители Утруски вдруг увидели, что с горы валит столб огня и дыма. В этих краях никогда с подобным явлением природы не сталкивались, поэтому местные власти вызвали пожарных, и те стали загонять технику на гору Колотун, разматывать пожарные рукава, навинчивать их на гидранты пожарных машин с бочками. Потом все пожарные наряды бросились к образовавшейся огненной дыре посреди горы и стали заливать её с разных сторон. Над ямой на макушке горы образовалось огромное облако пара, которое вскоре пролилось обильным дождём на лишённую сна Утруску. Мало того, что они были в исподнем, да ещё дождь свалился на их бедные головы. Кошмарная ночь всё-таки закончилась, страхи понемногу улеглись, и люди вернулись в дома. В связи со случившимся, всем жителям Утруски было настрого запрещено подниматься на Колотун, пока пробоину в горе не потушат и не забетонируют.
– Это долгая песня будет, – разочарованно махнул рукой Смычкин. – Придётся уезжать ни с чем.
– Ты не прав, на гору можно будет подняться втихую, обойдя посты, – не мог успокоиться Гарик с горящими глазами, которого буквально колотило от предчувствия близкой добычи.
– Придётся отложить, здесь сейчас можно погореть, – веско заключил Смычкин, отдирая задымившуюся подошву башмака от полуостывшей лавы.
И тут друзья увидели, что к горе подъехала служебная легковая машина, из которой выскочил и подлетел к ним запыхавшийся Юстиниан. Первым делом он начал браниться:
– Что это вы опять наделали? Вас ни на час нельзя отпустить одних. Председателю доложили, что по вашей вине случился взрыв на горе Колотун. Пожалуйста, не отпирайтесь! – Юстиниан резко остановил Смычкина, пытавшегося открыть рот, – вас видели, поднимающихся на гору, а вскоре начались все эти утрускинские катаклизмы. И потом, в каком виде вы носились ночью по Утруске, якобы спасая пострадавших. Я немедленно доложу Председателю обо всех ваших приключениях. И, как говорил император Юстиниан: «Дурной умысел оборачивается против замыслившего зло».
– Прозорливости Юстиниана можно было позавидовать, – подумал упавший духом Смычкин.
Сон студента
Другу Уклейкина, студенту физико-технологического института Опёнкину сон был. Он бродил по улицам и мечтал обрести славу поэтов Бодлера или Рембо. Но беда заключалась в том, что он не родился во Франции. «Если б я родился не в Старой Качели, а в Париже, я бы сразу обеспечил себе мировую славу», – мечтал во сне Опёнкин. Неожиданно встретился Архангел Михаил, который дал обещание, что он в следующей жизни родится именно в Париже. И вот через 100 лет он родился снова, а Париж к тому времени превратился в жалкое захолустье. Центр мировой цивилизации перекочевал в Старую Качель.
– Вот, дурень я! – рвал на себе волосы студент Опёнкин. Зато, когда проснулся, то даже обрадовался, что он живёт в будущем центре мировой цивилизации. Значит, ещё не все потеряно, – подумал студент, – осталось только написать гениальные стихи.
Дубравин
Весна, всюду тает снег, ручьи сверху, чистые и прозрачные, протекают по дороге, а со двора, где много скотины, выведенный хозяином на улицу, тоже потёк ручей, но такой коричневый, с переходом в болотный цвет, что, попадая в чистые ручьи из талой воды, навозная вода превращала их в мутно- жёлто-зелёные потоки.
Михаил Михайлович невольно остановился при виде такого притока и задумался над чем-то своим. Он закурил, потоптался на чавкающем снегу, оглядывая странное слияние разноцветных вод, и почему-то вспомнил эпизод, когда он подплыл на лодке к любимому уловистому месту. Впервые он видел эту широкую полосу воды не с берега, сидя на широком старом пне, а со радужную озера. Вода на озере Алатырь до того чистая, что дно просматривается
