купальщицу.
Соседка
У соседки Малгожаты Пшешковой, худой и носатой женщины, отношения с Михаилом Михайловичем сложились более или менее дружелюбные. К остальным жильцам подъезда Пшешкова была совершенно безразлична, а иногда и презрительна. Её зализанные и схваченные на затылке в клубок тёмные волосы, длинный, прогнутый в середине, как банан, нос, её тонкие губы, да и всё её существо одновременно, словно бы, выражало тайную неприязнь ко всем, с кем её хоть на минуту, хоть на годы свела судьба.
Это можно было наблюдать и в магазине, и в автобусе, и в подъезде своего дома. Кнопку лифта Пшешкова никогда не нажимала голым пальцем, а только при посредстве носового платка, который затем брезгливо швыряла в чёрную дамскую сумочку. Муж её был пьяница, но производил впечатление доброго малого, изрядно затюканного сварливой бабой.
На звонок в прихожей Михаил Михайлович широко открыл дверь и увидел Малгожату с пушистой серой кошкой в руках. На приглашение войти соседка ответила кивком головы с коричневой гребёнкой около неизменного пучка на затылке, и не по-женски размашисто шагнула в комнату.
– Мы едем на неделю в Осьмушку. Прошу Вас присмотреть за кошкой. Рыбу она ест варёную. На улицу не водите, может убежать в подвал. Для туалета понадобится газета. Какает она только на «Старокачельские ведомости».
– Какая разборчивая, – подумал Дубравин, – неужто не станет какать, если подложить «Тудэй» или «Сюдэй»?
Хотел спросить, как зовут кошку, но соседка уже хлопнула дверью, оставив пушистую гостью и увесистый пакет мороженой рыбы.
По номерам
В Старой Качели для успокоения душ пишущих людей был объявлен Год литературы. Творческая интеллигенция обрадовалась: наконец-то, о них вспомнила власть! Они теперь могут рассчитывать на поддержку государства в деле издания их книг и последующей реализации стихов и рассказов в книжных магазинах и киосках печати. Но с изданием книг что-то не заладилось, зато с этого года поэтов стали наделять личными номерами. Связано это было с тем, что поэтов стало очень много, а прежнее различие по фамилиям уже никак не соответствовало духу времени. Фамилии стали сливаться с именами, невообразимым способом повторяться в самых различных комбинациях. Не спасало положения принятие двойных фамилий: первая – по отцу, вторая через дефис – материна девичья. Такая началась чехарда, что на ближайшем собрании Ассоциации писателей и поэтов Старокачелья было решено каждому члену вручить личные номера. Когда Смычкин пришёл за получением обновлённого писательского билета, то с ужасом увидел, что ему было присвоено лирическое звание «Поэт № 1027». Владлен страшно оскорбился и хотел порвать злополучный билет. Благо, его удержал Гарик.
– Никаких актов вандализма! – возразил тот, выхватив у Смычкина красную книжицу. – Ну чем ты недоволен?
– А тем, что могли бы дать номер 1001. Людям запомнить было бы легче, ориентируясь на книгу восточных сказок «Тысяча и одна ночь». Он выхватил удостоверение у Гарика и вышел из ассоциации писателей, грубо хлопнув дверью.
– Я, вообще, должен быть первым поэтом, а не тысяча каким-то.
– Первыми стали те, кто придумали маркировать поэтов по номерам, – внёс ясность Гарик.
– Кто они такие?
– Как кто? – чиновники от литературы. Они во все времена были первыми, меж собой деля блага, предположительно отпускаемые для действующих творцов.
– Как же теперь люди будут запоминать нас? Фамилия как-никак усваивалась, если поэт часто печатался и выступал. А обезличенный номер, вообще, будет не нужен никому, – всё ещё ворчал Смычкин.
– А кто, вообще, сейчас кому-нибудь нужен? – парировал Гарик. – Вот ты сказал, что являешься первым поэтом. Если б тебе заслуженно присвоили лирическое звание «Поэт номер один», ты же не стал бы так бунтовать! Согласись?
– Ну, конечно, не стал бы!
– А у поэта номер один люди всегда вызнали бы и фамилию. Это уже, как говорится, по личной инициативе. Согласись?
– Сись… – проговорил, передразнивая Гарика, обиженный поэт. Случалось, что и королей нумеровали: вспомни 16 людовиков! Владлен сразу смягчился и сказал: но там хотя бы 15-й был назван солнцем! А кто станет выделять поэта, которого объявят лишь одна тысяча двадцать седьмым? С ума сойти, как надо опуститься, чтобы жить в согласии с этим обезличенным обществом!
Первые успехи фольклорной экспедиции
Ося и Гарик поняли, что гоняться за местными жителями, с просьбой спеть песню старинную или частушку лихую, а то и про какие-то свадебные или похоронные обряды расспрашивать – дело хлопотное и затратное по времени. Ося счёл, что гораздо удобнее самим сочинять все эти частушки- прибаутки, а потом отчитываться перед Смычкиным и получать деньги, как за собранный народный фольклор. Для этого они созвали в клуб местную самодеятельность, снабдили людей текстами, придумали мелодии, а Ося знал, как это делается, поскольку долго сотрудничал с рок-группой «Машина времени», и работа у них закипела. Всем нашлось дело, в Усушке стало веселее и самим организаторам, и местной молодёжи. А когда устроили отчётный концерт, на который приехал посмотреть Смычкин и люди из Фольклорной комиссии при Департаменте культуры, то отчёт получился на высшем уровне! Когда юных исполнителей спрашивали, откуда они знают столько старинных песен и народных частушек, они говорили, что всё это бытует здесь среди
