заметил, что Марина держалась несколько скованно, то ничего сказано не было. Несколько раз она ловила предупреждающий взгляд мужа: не вздумай. Если бы не этот взгляд и не предшествующие споры, Марина наговорила бы свату кучу лишнего.
– Почему «лишнего», почему? – возмущалась она, перед тем как выйти из дому. – Кто-то же должен сказать этому индюку, что нельзя взваливать на ребят такое бремя! Павел молчит, Валюшка не скажет, так это сделаю я!
– …и начисто испортишь отношения не только с Иннокентием, но и с ребятами, – терпеливо повторял муж. – Они большие детки, сами разберутся. Не встревай.
Павел занялся обменом, и скоро ему стало казаться, что никогда и ничем он не занимался так энергично. День начинался рано и продолжался до позднего вечера – после работы нужно было обзвонить таких же «обменщиков», как он сам. Отец своими наставлениями стал раздражать. «Ей восемьдесят два года, не забывай, – напоминал он со значением, – со дня на день все может случиться». И добавлял не очень понятно: «В таком мире живем».
Он с самого начала четко разделил функции каждого.
– Твое дело – искать, – наставил на сына указательный палец с потрескавшейся кожей. – Я помогу, конечно. Решает все Валентина, мы с мамой не вмешиваемся – у нас голос совещательный.
Свекровь кивнула.
– Ты, дорогая, – теперь палец указывал на Валентину, – решаешь, какая квартира вам подходит. Исходишь только из интересов детей и ваших собственных, учти это. Софа пожила свое; много ли ей теперь надо?
Жена вздрогнула, вспомнив топор и проломленную голову.
– Немного тепла, – продолжал Иннокентий Семенович, – доброе слово да какой-никакой комфорт, вот и все.
Павел слушал отца со смешанным чувством восхищения и раздражения. Кеша – блестящий организатор: излагает, как на планерке. Был период, когда оба работали в одном и том же НИИ, где Иннокентий Семенович возглавлял отдел научной организации труда. Весь отдел казался Павлу ненужным придатком института; к счастью, хватило сообразительности не говорить об этом отцу. Впрочем, тот и сам наверняка знал анекдот о переставляемых столах, не мог не знать, а потому ляпнуть что-то означало бы не только ломиться в открытую дверь, но и привести в действие вулкан: отец был вспыльчив, да и своей поздней диссертацией по НОТ очень гордился.
Теперь Иннокентий Семенович отыскал какого-то маклера. Маклера Павел не видел, но отличал по голосу, уверенному и немного вкрадчивому. Звонил он часто и уверял, что квартира «как раз, как вы ищете» и посмотреть ее необходимо прямо сейчас, «иначе уйдет». Павел отпрашивался, они с Валентиной мчались смотреть, а вечером дома снова трещал телефон, и тот же убедительный голос уверял, что хозяева согласились подождать – «до пятницы, в крайнем случае – до субботы». То есть квартира никуда не «уходила», просто маклер торопился получить деньги с обеих заинтересованных сторон.
Обменная беготня началась и в самом начале застопорилась – Валентине надо было ехать в Ленинград. Она поймала себя на том, что больше думает о предстоящей встрече с тетей Софой, чем о своей задаче.
– Ты сам-то видел ее когда-нибудь? – спросила мужа.
– Если видел, то очень давно, в бессознательном детстве, поэтому начисто забыл, даже лица не помню. Так что познакомишься за нас обоих. И привет передай – вдруг она меня помнит? – Павел сел на диван, стянул свитер вместе с рубашкой и майкой и самозабвенно зевнул.
Как только Валентина села в поезд и он двинулся, вся домашняя суета куда-то отступила, словно отъехала вместе с перроном. Теперь важно было не то, что надевать детям в садик, опоздают они к завтраку или придут вовремя, а только предстоящая завтра конференция.
Завтра встретило ее резким питерским ветром, уютным гостиничным номером, а потом – бодрым гулом зала. Конференция обещала быть интересной и живой. Вопреки обыкновению, в этот раз Валентина слушала рассеянно. Мало-помалу начала втягиваться, встретила двоих однокурсников. На следующий день был ее доклад, а потом слушала очень интересное выступление парня из Новосибирска, но кончался четверг, оставалась одна куцая пятница, банкет, а на следующий день – за цветами для Кешиной тетки.
…По пути в гостиницу решила не ждать завтрашнего дня – цветы продавались прямо у входа в метро. Южного вида толстяк с глазами навыкате зябко кутал подбородок в мохеровый шарф: «По два рубля отдам!» В сумерках розы выглядели коричневыми, да и вообще казались слишком претенциозными, но где найдешь цветы в субботу, в незнакомом городе? Зато с утра можно будет отоспаться. Продавец истолковал ее колебания по-своему: повел в обе стороны выпуклыми глазами и пробормотал вполголоса: «Бери по полтора».
Коридорная принесла стеклянный кувшин, и номер вспыхнул ярким торжественным багрянцем. За три оставшихся до банкета часа можно было привести себя в порядок и позвонить домой. Дозвонилась – и села, не выпуская попискивающей трубки из рук: у Ромки температура, его рвет, Павлик на работе, свекровь сбилась с ног. Пришлось наскоро затолкать в сумку вещи и мчаться в аэропорт, а если погода плохая, то до поезда оставалось на час больше, чем до банкета. Коридорная, не ожидавшая столь щедрого подарка, разрумянилась не хуже роз.
Убрали трап, и самолет резво покатился по взлетной полосе, удаляясь все дальше и дальше от банкета, от Невского с незнакомой зябнущей старушкой – в другой раз как-нибудь, прости, тетя Софа. Валентина вяло пожалела – могла бы привезти цветы домой… А, бог с ними; только бы Владик не заразился, только бы не что-то серьезное, папа наверняка был, если Пашка позвонил ему, – отцу она верила безоговорочно. А если не звонил, вызвали ли районного?
