Счастливый Феликс: рассказы и повесть

воду, начала смывать тушь, и вместо слишком откровенных слов Павлик пробормотал:

– Я чайник поставил.

Сейчас они заварят свежий чай и посидят вдвоем, что нечасто случается, посидят спокойно в кои-то веки… Тем более что он давно готовился к разговору с родителями. Вернее, с отцом – мать-то всегда думает, как отец. Поехать надо одному, без Валюшки. И что с ней разругались и потом почти не разговаривали, упоминать ни к чему. Реакцию он тоже мог предсказать. Отец махнет рукой: «А, делайте как хотите», что не предвещает ничего хорошего. Насупится, ни на кого не глядя, возьмет тюбик – начнет мазать руки. Мать станет балансировать, сглаживать углы: «Ты не волнуйся, Кеша…» – «Я шестьдесят пять лет Кеша, при чем тут “волнуйся – не волнуйся”!» – всегда округляет свой возраст, когда взрывается. «Пожалуйста, Павлик, – мать повернется к нему, – папа усталый. Зачем решать серьезные вопросы на ночь глядя?» – «При чем тут “усталый – не усталый”, Галя, ты бы хоть, в самом деле…» Да знаю я, знаю, что «папа усталый», что у него болят обмороженные руки, но мне надоело накапливать квартирную статистику, держать в голове метраж-этаж-гараж, у меня жена… у меня как будто жены нет, папа, ты понимаешь это?! Мне… да положить мне на этот обмен! Именно так и сказать. Шоковая терапия? – пускай! Отец рявкнет: «Откройте кто-нибудь мне дверь – у меня руки намазаны!» – пойдет на кухню и закурит, он всегда курит, если на работе завал или нервничает.

Ну, «положить» при матери говорить не стоит. Просто: мы сыты обменом; все. В конце концов, эта неизвестная тетя Софа какая-то, я даже не видел ее!.. И вообще мы сами решаем, это касается нашей семьи, вы должны понять…

И тут длинно зазвонил телефон.

Рванулся, схватил трубку: «Да!» Женский голос в ответ алекнул вопросительно; Павел с облегчением перевел дыхание. «У нас четырехкомнатная с балконом и больфая кухня», – начала женщина. Некоторые слова у нее выговаривались как-то уютно, словно сквозь шерстяной шарф: «Это совсем рядыфком с вами, а мы после фести дома». Привычно записал адрес и, только повесив трубку, понял вдруг, что женщина будет напрасно ждать, что не пойдут они смотреть «больфую кухню» – ведь решили положить на обмен, хватит. Повернулся к телефону – перезвонить, но записан был только адрес, телефон не спросил…

…Младший всегда просыпался первым, и Павел, открыв глаза, настороженно прислушался. Тихо. Только через несколько секунд вспомнил: пацаны у родителей, а сегодня суббота, на работу не надо.

Жена крепко спала, одна рука была вытянута к его подушке. Он осторожно встал и вышел на кухню, прикрыв дверь.

Отец, конечно, на ногах, а значит, и мать тоже. Будут звонить в Ленинград, объясняться с теткой – вернее, объяснять ей, что ничего в ее жизни не меняется. Спросит бодрым голосом о здоровье, о погоде «у вас там», а потом сокрушенно признается: мол, Павлик с женой ничего не нашли… пока, во всяком случае. Не лишать же восьмидесятидвухлетнюю старуху последней надежды?

Вдруг взгляд упал на записанный адрес. И сразу вспомнился вчерашний звонок (та женщина бы сказала: «вчерафний») и что зайти пообещал. Как натягивал на Валюшку свой толстый свитер, грел руками ее замерзшие коленки в тоненьких колготках, ледяные на ощупь, и как пили коньяк… Это первое, что Павел сегодня увидел: щекастая бутылка «Плиски» на письменном столе.

За окном было светлее, чем вчера, а карниз полностью скрылся под снегом. Вполне подходящий день, чтобы сходить с мальчишками на горку. Или в цирк, если погода испортится. Потянулся к телефону. «Звонки были новые?» – спросил отец. Да положить мне на новые звонки, приготовился возмутиться Павел и… не возмутился. «Вы что там, спите еще?» – с веселым напором продолжал отец. Вот тут и пригодился вчерашний звонок. «Рядом с нами вроде бы, – закончил он, – сегодня с Валей посмотрим». И положил трубку, забыв про горку и про цирк.

Валентина в пижаме стояла в дверях.

– Там все нормально? – кивнула на телефон. – Едем?

– Нам с тобой сегодня дают отгул. – Это вышло почти весело. – Пускай они там покуролесят – старики соскучились.

Открыл холодильник и, вынимая неторопливо масло, творог и молоко, продолжал непринужденно:

– А после шести мы прогуляемся до почты, там одна квартира с большой кухней, вчера звонили.

Жена надевала халатик и замерла, просунув одну руку в рукав:

– Пашк… ты же сказал…

Ну что тут понимать, спрашивается, что?! Сказал – не сказал, какое это имеет значение… Хотел сказать, но знал, какая будет реакция, кто какие слова скажет и как отец насупится; хотел сказать, да! И сейчас хочу! Но как объяснить, что между «сказать» и «не сказать» зазор в несколько секунд, что выговорить вроде просто, но почему-то не получается. Не выговорил. Не смог. Ну что тут понимать?!

Закрыл холодильник, развернул пакет с сыром и поднял глаза на жену. Заговорил спокойно, как обыкновенно говорил с сыновьями:

– Подумай сама: нас ведь никто за язык не тянул. Отец предложил этот вариант, а мы могли согласиться или сказать «нет, спасибо». Решала ты, и ты согласилась.

– А ты?..

– А что я? Я – примкнувший-к-ним-Шепилов, я – как ты. Черт с ней, с жилплощадью, но мы ж обещали, Валюш… а что в Питер не попали, так еще не вечер. И вообще мне все это давно вот здесь сидит, только… ну жалко старуху, понимаешь?