Мира Грант. Кровь и песок
– Мальчик!
Крик был неистов. Этот крик был неистов всегда. Томми никак не мог понять, зачем им вообще петух, если ему не приходится никого будить. С этим прекрасно справлялась тетушка Мэри, которая звала его своим громким, высоким голосом, когда даже солнце еще не поднималось над горизонтом. Мальчик! Почему свиней еще не кормили? Мальчик! Почему не развели огонь? Мальчик! Где твоя никчемная сестра? Неужто она не знает, что утро уже на исходе, а куры до сих пор сидят на яйцах?
Мальчик, куда ты подевался? Мальчик, почему ты такой непутевый?
Мальчик.
Она никогда не кричала на Энни так, как кричала на него, и он подозревал, что той повезло больше, вот только Энни говорила, что это не так. Еще она говорила, что тетя Мэри смотрит на нее как-то странно, словно Энни – образцовая свиноматка, которую раскармливают в преддверии ярмарки. Им было по одиннадцать лет и они оба умели считать. На фермах в дне езды отсюда было десяток мальчишек их возраста, плюс-минус пара лет, которые все равно ни на что не влияют. На некоторых фермах дела шли неплохо, особенно в сравнении с их каменистыми полями и пустыми закромами. На некоторых фермах, возможно, не отказались бы заплатить за прилежную невестку.
Других девчонок не было. Такое впечатление, что боги Монтаны понимали, что это место для девчонок не предназначено. Однажды он сказал об этом Энни, когда ей было особенно грустно, и она так сильно врезала ему, что у него рука болела неделю.
«Девчонки не лучше и не хуже мальчишек! – запальчиво восклицала она, как это часто бывало, когда они приходили в это жуткое место. – Они просто другие. Их легче продать и не чувствовать себя виноватым».
А потом она убегала помогать тетушке Мэри со штопкой – у тетушки Мэри штопки всегда хватало, ведь она брала одежду со всех соседних ферм и потом говорила, что всю ее чинила Энни, словно так можно было еще хоть немного поднять цену невесты.
–
Вздрогнув, Томми прекратил считать ворон и вдруг с ужасом осознал, что совершил самый страшный грех во всей Монтане: он заставил тетушку Мэри – ту самую тетушку Мэри, которая взяла их с сестрой к себе, хотя и не обязана была, ведь их мамаша была совсем пропащей, а папаша и того хуже; ту самую тетушку Мэри, которая единственная в целом мире их любила, хотя и не знала, заслуживают ли они такого счастья, – он заставил ее позвать его дважды.
Вынырнув из каморки на кухне, где он имел несчастье задуматься, Томми побежал на звук ее голоса, быстро-быстро, как старый кот его матери, эта здоровенная рыжая тварь, которая урчала, как трактор. Он и представить себе не мог, что будет скучать по этому коту, который порой вредничал и подкидывал ему на подушку дохлых мышей, пока он спал, чтобы поутру, едва открыв глаза, мальчик перевернулся на бок и первым делом столкнулся со смертью, – и все же этого негодника ему не хватало. Еще как не хватало. Он скучал по этому коту, со всеми дохлыми мышами вместе взятыми, потому что кот был частью дома. А здесь…
Здесь он себя дома не чувствовал.
Тетушка Мэри стояла на крыльце, изучая алеющий горизонт, как будто он мог прибежать прямо оттуда, из огромной, незнакомой пустыни, где что угодно могло схватить его и похитить. Солнце висело довольно низко, заливая все теплым светом, и на мгновение тетушка показалась Томми похожей на маму. Затем она услышала его шаги и обернулась. Он увидел ее лицо, черты которого исказились и стали слишком грубыми, чтобы хоть немного напоминать черты его матери.
Но она была сестрой его матери, как Энни была сестрой ему, она родилась в тот же день, в той же постели, и порой это пугало его до полусмерти. Если сестра его матери, о которой та всегда говорила с огромной любовью, каким-то образом превратилась в тетушку Мэри, что же тогда ждало их с Энни? Вдруг кто-то из них совсем испортится, станет таким мелочным, что растеряет всю доброту и любовь к своим близким? А если этому суждено случиться – если этого никак не избежать, – можно ли сделать так, чтобы страдать выпало ему, а не Энни?
Энни была хорошей. Пожалуй, кроме Энни, у него в жизни вообще ничего хорошего не осталось. Если кого-то из них и нужно было уберечь, так это ее.
– Где тебя черти носят, мальчик? – спросила тетушка Мэри.
Ответить Томми было нечего, ведь ему не хотелось ни сознаваться в правде, ни лгать, поэтому он молча посмотрел себе под ноги, ожидая услышать, чего она хочет. Научиться молчанию было нелегко. Но он справился. Ради собственного же блага и ради Энни.
