действительно не поняли, в чем проблема, то ли сделали такой вид. И, поколебавшись, Дементьев назвал их просто — Весёлый и Кот. Клички характерные, с уголовным душком, что само по себе было делом обычным: в РККА воевало немало уголовников, амнистированных в связи с революцией и гражданской войной и получивших от советской власти шанс перековаться. Но то, что эта уголовная двойка, судя по всему, умудрилась сохранить в эскадроне свои клички даже для комиссара — это Семенова пренеприятно удивило. Впрочем, не только это.
Все трое — и Дементьев, и сопровождающие одеты были так, будто сошли с типографских агитплакатов: в хороших крепких сапогах и новеньких, сочно поскрипывающих кожаных куртках. При этом оружие у рядовых не то чтобы лучше, но по фронтовым меркам куда экзотичней, чем у комиссара. У Дементьева на боку исцарапанная деревянная коробка с добротным десятизарядным маузером, таким же, как у Семенова. Это желанное оружие любого командира: хотя прицельная планка на тысячу метров может обмануть только несведущего в оружии человека, маузер и гораздо мощнее обычного нагана или отобранного у офицера браунинга, и патронов в нем больше… Правда, конструкция мудреная, зарядка долгая, в разборке сложен, а к загрязнениям чувствителен, но к этому приходится приспосабливаться. А у Весёлого и Кота на ремнях висели пижонские кожаные кобуры — Семенов видел такую однажды, мельком, в штабе полка, и знал: в них редкие на фронтах Гражданской войны американские кольты, которые завезли на русскую землю солдаты Антанты. Мощнейшие крупнокалиберные пистолеты, по слухам, невиданной убойной силы. А ведь рядовым конникам даже наганы не положены — их оружие шашка да карабин!
Семенов приказал Лукину определить клюквинцев на ночлег и вернулся в дом. Глядя в окно на измятое недавним боем овсяное поле, всё вспоминал слова Фомы Тимофеевича про установившиеся в Ореховке порядки. Думал даже вызвать к себе Дементьева, потолковать откровенно. Но интуиция подсказывала, что разговора по душам не получится.
Утром Семенов выстроил эскадрон в пешем строю вдоль улицы и прошелся с Буцановым, осматривая бойцов с ног до головы, вглядываясь в лица. Сто девять человек, все худые, жилистые, сразу видно — досыта никогда не наедались. С ним и комиссаром сто одиннадцать. Одеты разномастно: солдатские ботинки с обмотками, галифе и крестьянские холщовые штаны, гимнастерки вперемешку с гражданскими рубахами, неоднократно поменявшие хозяев пиджаки, полувоенные френчи, кожаные куртки и белогвардейские кители с отодранными знаками отличия и грубой штопкой на месте пулевых пробоин и сабельных проколов, фуражки со звездами, папахи и кубанки, которые надевали даже в жару для боя: от правильного удара они, конечно, не спасут, а вот если шашка противника придётся плашмя, то хоть как-то выручат…
Комэск с удовлетворением отмечал, что многие щеголяют в сапогах, и совсем не осталось бойцов в лаптях и опорках, да и вообще личный состав после последнего боя стал выглядеть гораздо приличней — трофейная команда хорошо поработала. Правда, кавалерийских карабинов не хватает — человек двадцать с обычными трехлинейками, а с ними на скаку управляться трудно. Но трофейного оружия — вон, полная подвода перед домом Фомы: там и шашки, и карабины, и два ручных пулемета, и наганы, и браунинги, и даже несколько гранат…
«Сейчас и поменяем», — подумал комэск, непроизвольно улыбаясь. Ему понравились лица конников — строгие, серьезные, глаза горят революционным огнем и решимостью одолеть белую контру. Дух силен, а это главное!
Семенов остановился перед серединой строя.
— Товарищи красноармейцы! — зычно обратился к бойцам. — Поздравляю вас с очередной победой!
Стихло ответное «ура», слитное и упругое, комэск продолжил:
— Любо-дорого на вас смотреть. Вижу, революция в надёжных руках. Скоро мы добьём белую сволочь и начнём строить новый счастливый мир. А если сложим головы, защищая родную советскую власть — что ж, по мне, и погибнуть, делая великое дело, не страшно. Но нужно бы осложнить проклятой контре эту задачу! И чтобы помешать врагу погубить нас — мы отныне будем оттачивать воинское мастерство в учебных соревнованиях. Так, комиссар?
Семенов повернулся к Буцанову, как бы передавая ему слово.
— Белые отступили по всему фронту! — привычно начал комиссар. — Выбив неприятеля из Сосновки, «Беспощадный» решил важную стратегическую задачу, — он говорил, размахивая правой рукой, будто шашкой рубил.
Закончив с традиционным уже разъяснением важности Южного фронта для молодой советской республики, он призвал красноармейцев показать боевое мастерство на предстоящих соревнованиях и вопросительно глянул на комэска.
— Бойцы! — скомандовал Семенов. — Всем, у кого винтовки, строиться в колонну по два. Заменим на трофейные карабины! Товарищ Буцанов руководит!
Комиссар довольно кивнул — он любил руководить.
— А потом сразу начнём соревнования!
…Селяне, собравшиеся понаблюдать за ратными забавами красноармейцев, вырядились, как на праздник — во всё, что поновей. Мужики надраили сапоги, нахлобучили картузы с блестящими козырьками, бабы надели припрятанные от мародёров широченные юбки и цветастые платки.
Комэск с эскадронным комиссаром и командирами взводов расселись на принесённых из соседних домов лавках. Тут же, на правах почётных гостей, клюквинцы. Кот и Весёлый успели обойти всю деревню, осмотрели лошадей, знакомились и заводили разговоры с бойцами. Держались по-хозяйски, как у себя дома. Вообще, всё — от ухваток до осанки, выдавало в них привычку не особенно стеснять себя дисциплиной.
