— Значит, это вы его убили?! — окончательно прозрел Ивлиев.
Но Молчун, ни на секунду не смутившись, улыбнулся в ответ и посмотрел на собеседника дружески-снисходительно, как будто он только что испортил воздух, но среди товарищей на такие мелочи внимания не обращают…
— Пей, Серёга, о делах ещё наговоримся! — сказал он, поднимая мензурку и явно стараясь сгладить возникшую неловкость. Но Ивлиев не притронулся к своей водке, он ждал ответа. И он его получил.
— А вы, к слову, как своих кошек убиваете?
— Да как вы можете! — Ивлиев обернулся к коллегам, ища у них поддержки. Но не нашел. Они были заняты едой. Может, и без преувеличения.
— Мы никого не убиваем! Это же наука и тут есть свои термины. Речь идет о некротизации!
— Знаю, знаю! Слив, терминация, нейтрализация, спуск, ликвидация, стирание, устранение… но мы же понимаем, что все эти слова для маскировки… Так как вы кошечек своих некротизируете? Мне интересно, правда!
— Ветеринарная инъекция для усыпления, — ответил за руководителя Коваленко. — Совершенно безболезненно.
— Пфф! — Молчаливый всплеснул руками. — Так и наши парни своим инструментом владеют не хуже. Всё тоже — безболезненно. И никаких препаратов, заметьте.
— Давайте расходиться, — попросил Ивлиев, во второй раз задумываясь над ценой заключённого соглашения — так Фауст задумывался о последствиях сделки с Мефистофелем. Кстати, Молчун по повадкам и манерам вполне походил на Мефистофеля, принявшего не привлекающий внимание облик человека 21-го века. На вид лет сорок пять, лицо будто вылепленное из обожженной глины, глаза — как датчики наведения ракеты «воздух-воздух», широкий, выдвинутый вперед подбородок с едва заметной ямочкой, морщины на лбу, глубокие носогубные складки. Серьезное лицо, каменное. Такому не хочется задавать вопросы — наоборот, тянет верить каждому его слову.
— Я бы еще посидел, но жена ждет, беременная. И день был сложный…
— Сейчас, — согласился Молчун. — Просто, вижу, ты разволновался, потому объяснить хочу. — В данном случае мои ребята не причем: этого Пашу кто-то из своих пырнул…
— Правда? — обрадовался Ивлиев. У него будто гора с плеч свалилась. И Мефистофель на глазах превращался в обычного, крепкого и верного своему слову человека.
— Конечно! Ну, сам подумай: стали бы они потом с этого ножа масло есть, колбасу резать?
Отрицательный ответ вроде бы напрашивался сам собой: «Да нет, конечно, еще кровь с клинка не смыли, а уже хавают как ни в чем ни бывало! Конечно, такого быть не может!» Только Ивлиев в такое простое объяснение не верил. Оно, несомненно, выглядело правдиво — для него, Дроздова, Мамыкина… Но у тех-то ребят совсем другие привычки, взгляды и принципы. И нож у них один на все случаи жизни: и змею зарезать, и часового снять, и консервы открыть… И все же, ему стало легче. Если Мефисто и не умел гипнотизировать, то убеждать умел точно!
— Но на будущее скажу: ты смотри просто на эти вещи. Где витализация, там и некротизация. Инъекция, и дело с концом! А расходиться надо, ты прав: завтра дел очень много! До обеда обсудите новые обстоятельства вашей жизни с членами своих семей. Можно отоспаться. Потом вас перевезут к новому месту жительства. Режим секретности начался. Круглосуточная охрана, жизнь по расписанию, отсутствие бытовых проблем. Коротко так. Проект наш называется «Живая вода» и у него большое будущее. Военную составляющую пока решили не трогать, а вот общественно-политическую надо запускать на полный ход. Генеральские чины, лауреатство, обеспеченная жизнь — это все у вас впереди. Но вначале надо будет… по-вашему, витализировать, а по- моему, оживить, настоящего патриота России, героя Гражданской войны, пример для молодёжи и устрашение для врагов — товарища Семенова Ивана Мокича, красного командира!
Молчун поднял мензурку подчёркнуто торжественным жестом.
— За него пьём до дна. И — чокаясь, как за живого! Тем более, что скоро он будет сидеть за одним столом с нами!
Глава 3
Победитель получает все
Дальнейшие события развивались в точности так, как описал Молчун. Перемены начались незамедлительно, и Сергей Ивлиев не сомневался, что остановить их уже не в его власти. От ощущения неотвратимости новой жизни тревожно засосало под ложечкой. Но он был блестящим победителем, восходящим научным светилом, перед ним распахнулись ворота новой жизни, и он старался, как мог, уговорить себя, что так и должно быть.
«А ты думал, как оно будет? — спрашивал он себя снова и снова на пути домой. — Похвалы, награды, медали, фанфары, сплошное веселье? Так не бывает! Есть еще ошибки, мандраж, провалы, ответственность… На таком уровне всякое бывает…»
Но тут из дальнего закутка души будущего академика вылез заурядный научный работник, получивший за свою жизнь больше шлепков и
