слишком усердствовать. «Чтоб нутро никому из щенков не отшибить, – сказал капитан. – На Востоке за каждого хорошую цену дадут. Товар отличный, штучный; все из благородных семей, воспитанные, девственные, чистенькие… Понимать же надо!..»
А на шестой день грянул шторм. Почти сутки дети бултыхались в ходящем ходуном трюме, как пригоршня горошин в нутре глиняного кувшина… А на вторые сутки корабль налетел на скалу. Эдгард навсегда запомнил мощнейший треск, сотрясший душную тесную темноту вокруг, поток воды, хлынувший в трюм… и последовавшую адскую круговерть, раздиравшую на куски большой корабль. Это была сама смерть, такая, какой, верно, и должна быть: слепая, яростная, неумолимая. И в тот раз она не приняла Эдгарда.
Избитого и полузадохшегося, все свои силы отдавшего на то, чтобы не выпустить из рук обломок мачты, удачно попавшийся ему в момент крушения, его выбросило на неизвестный песчаный берег.
Еще не понимая, повезло ему или нет, мальчик побрел по песку – сам не зная куда. Лишь бы подальше от этой чертовой массы мутной воды, все еще бесящейся и ревущей, как обезумевший зверь.
Изнывая от жажды и дикой усталости, он добрался до зеленой долины, отыскал родничок и несколько дней не отходил от него далеко – только набрать ягод и фруктов, коих в том месте произрастало в изобилии. Смерть снова погнушалась им: мальчику не попались плоды ядовитых растений. Вошедши в силу, Эдгард двинулся дальше. Теперь ему хотелось найти людей. Он отчего-то полагал, что в таких дивных краях, где сколько угодно дармовых лакомств, чистой воды, беспечных птах и пугливых зверюшек, где не встречаются злодеи и хищники, все люди должны быть ласковыми и гостеприимными.
Долго ему пришлось идти. Но в конце концов он вышел к поселку, раскинувшемуся по берегу полноводной ленивой реки. Диковинного вида были дома в том поселке: высокие, ярко разукрашенные, прилепившиеся друг к другу так тесно, что соприкасались их крыши с причудливо изогнутыми скатами… Поселок напоминал праздничный многослойный торт. Уже не сомневаясь в том, что в этом сказочном месте ему будет оказан самый радушный прием, Эдгард постучал в дверь первого же попавшегося дома. Вышел, видимо, сам хозяин – потому что не может же слуга быть так шикарно одет: в ярко-разноцветный длиннополый халат из самого лучшего щелка, за который в Утренней Звезде платили золотом. На голове хозяина красовалась высоченная конусообразная шляпа с широкими полями, изогнутыми так же, как и скаты здешних крыш… Но сильнее наряда местного жителя мальчика поразило его лицо. Было оно круглое и плоское, словно тарелка, желтое, как коровье масло, чистое – совсем без следа бороды или хотя бы щетины. И глаза… Они были узкие-узкие, прямо щелки, такие узкие, что не сразу и поймешь, открыты они или закрыты.
Местный тоже удивился внешнему виду пришельца. Но не так, как Эдгард. Если мальчику облик чужестранца показался забавным, то сам незнакомец, едва разглядев незваного гостя, подпрыгнул на месте, замахал руками, будто увидел перед собой не полуголого исхудавшего и грязного пацана, а ужасную Темную тварь, закричал что-то на непонятном языке, похожем на тонкий птичий щебет. И скрылся за дверью.
Дом тотчас наполнился топотом и трелями возгласов. Мальчик потоптался на месте, постучал снова… Дверь открылась не сразу и не полностью. В неширокую щель просунулось копье с громадным (словно изогнутый меч) наконечником – и несколько раз клюнуло воздух, стараясь поразить вовремя отскочившего Эдгарда. Затем откуда-то из-за цветастых заборов, увитых лозами, увенчанных пышными древесными кронами, выбежали сразу с полдесятка местных, все с этими странными копьями в руках. Тонко вереща, они погнали мальчика прочь от поселка, к обрывистому берегу, под которым мерно шумела голубая река.
Эдгард сразу углядел подвесной мост через реку. И рванулся к нему, опасно оскальзываясь на прибрежных валунах. Местные не стали преследовать его дальше начала моста. Мальчик оглянулся на противоположном берегу: они стояли на мосту, потрясая копьями и визгливо вопя.
Не в силах понять причин их поведения, он со слезами в голосе принялся выкрикивать им о том, что ему пришлось перенести, о том, что ему нужна помощь, о том, что он ничего плохого никому не сделал…
Местные притихли, слушая.
А потом со стороны сказочного поселка прилетела первая стрела. Вонзилась в землю у босых ног Эдгарда. Второй и последующих стрел мальчик дожидаться не стал. Повернулся и побежал к темнеющему неподалеку лесу.
Три дня и три ночи бродил Эдгард по лесу, оказавшемуся не таким безопасным и хлебосольным, как та долина, что встретила его на этом берегу. Ягод попадалось мало, фруктов не было вовсе, с ветвей деревьев тут и там свисали змеи. Ко всему прочему первой же ночью Эдгарда разбудил страшный рык неподалеку. Подчиняясь больше инстинкту, чем разуму, мальчик взлетел на ближайшее дерево. И оттуда, напряженно всматриваясь в ночную, чуть подкрашенную лунным светом мглу, разглядел жуткого зверя, бесшумно прокравшегося мимо. Этот зверь походил на обычную кошку, но только намного более крупную и весь полосатый… В общем, до утра Эдгард с дерева не слезал, и две следующие ночи провел тоже высоко над землей, неудобно устроившись в развилке ветвей…
Вечером четвертого дня он вышел из леса. И прямо на опушке увидел дом. Не был тот дом похож на празднично-сказочные строения поселка, встреченного мальчиком ранее. Был тот дом – обыкновенная лачуга из тростника, низкая, маленькая, с плоской крышей… Эдгард по выработавшейся уже привычке мигом забрался на дерево. Горький опыт научил его. Не спешил он безоглядно и открыто выходить к людям, знал особенности местного гостеприимства. Сначала он, честно говоря, хотел вообще обойти лачугу от греха подальше, но голод и все гложущая, не усмиренная недавним происшествием тоска по людям удержали его. Пару часов провел мальчик на дереве, разглядывая тихие окрестности: небольшое поле, затопленное водой,
