Пагода чуть покачнулась – словно кто-то поднялся на нее с другой стороны. Но Ани не стала оборачиваться. Не сейчас, когда над ней висит самый большой долг.
Не было слышно ни шагов, ни голоса – только ощущение, что прямо за спиной стоит мужчина и смотрит на нее. И дыхание его шевелило мокрые волосы, касалось плеч, заставляя ежиться и бояться оглянуться.
– Это место сводит меня с ума, – проговорила она тихо, сделала шаг вперед и с головой рухнула в воду. Поплыла в черной воде, дальше, быстрее, почувствовала, как снова обволакивают, поднимают тело на поверхность теплые потоки, – и показалось, что она уловила приглушенный толщей озера всплеск.
Ани доплыла до берега в наполненной шуршанием дождя тишине. Вышла на берег, прислушиваясь. Остановилась и закрыла глаза.
Капли дождя превратились в осторожные пальцы, касающиеся ее щеки, губ, плеч и груди. Обернулись горячим телом, прижавшимся сзади. Наполнились силой, сжав крепкими руками. И она обмякла, чувствуя, как ее подбородок поворачивают в сторону и к губам приникают поцелуем со вкусом сладкой сухой травы и мандариновой горечи. Настоящим. Живым. Очень знакомым.
«Чего тебе хочется, принцесса?»
Она ответила – то ли про себя, то ли вслух.
«Тебя. Но я не могу. Не могу простить, не могу вернуться».
Тихий, понимающий и рокочущий смех на грани слышимости – и пальцы, касающиеся виска. Ангелина открыла глаза и вздрогнула. Она, обнаженная, расслабленная, сонная, лежала на своей постели. Волосы ее были влажными – а вокруг, на кровати и на полу спальни, белым снегом рассыпался пахнущий нежностью вишневый цвет.
Следующий день уже клонился к закату, когда принцесса вышла на веранду с чайничком и чашкой горячего вкуснейшего чая с тонким ароматом дыма и жасмина. Немного сладкого, немного горького – лучшая приправа к ее смятенному состоянию. Ани лениво разглядывала кувшинки, слушала пение птиц, а павильон напротив снова окутывался тонкой дымкой дождя, который совсем скоро придет и сюда, на ее сторону.
Первый мелодичный звук пронесся над водной гладью, когда она почти задремала. Чистый, струнный – струна вибрировала, рождая в душе тревогу. Звук затихал, и, когда осталось только тонкое воспоминание о нем – раздался новый, а затем еще один, и полились над зеркалом озера восточные переливы тоскливой мелодии. Полились, окружили, проникли в сердце, завели его до бешеного стука – и тут же сменились чарующей, бархатной и нежной песней: так поет жаркая ночь, так звенят травы, окружающие ложе любви, так касается тела любимый, так загораешься ты от его взгляда и голоса.
Ани дрожащими руками налила себе еще чаю, всмотрелась в пелену дождя.
Напротив – в павильоне, что носил имя «Воспоминание», – она видела мужчину – или то была причудливая игра сознания? Нет, там точно сидел мужчина, красноволосый, белокожий, со светящимися линиями на теле, сидел, скрестив ноги, опустив голову – пряди волос почти касались инструмента, что лежал у него на ногах.
Дракон, дракон, откуда ты здесь?
Нории поднял голову, чуть склонил ее; Ани заморгала, перед глазами все расплылось – и снова перестала его видеть, и снова возникла мысль, что она сходит с ума.
Но мелодия – льющаяся хрусталем и болью, любовью и смирением, – была реальна. Как реален был тот, кто играл ее.
Уйди, Ани, уйди. Не слушай.
Но она слушала песнь-признание, песнь-прощание и смотрела сквозь дождь на того, кто поступился гордостью, чтобы еще раз увидеть ее. Чтобы найти возможность сказать то, что важно, не нарушив при этом дистанцию, созданную ее словами, чтобы позвать ее снова – или попрощаться? И он тоже смотрел на нее, и пальцы его ласкали струны – и не было ничего в мире прекраснее той песни, что звучала сейчас над темной водой.
Двое сидели напротив – далеко, по разные стороны Туры, а вокруг них стелилась, медленно осыпалась золотым лиственным дождем теплая и дымчатая солнечная осень.
Ангелина все же нашла в себе силы уйти – как раз тогда, когда поняла, что еще минута – и она пойдет вперед. Струны зазвенели, когда она встала, струны заплакали, когда она отвернулась и шагнула в двери. Легла на кровать, уставившись в потолок, замирая от пронзительного и затихающего шепота песни.
«Умоляю тебя, приди».
Кто это говорит – он или она?
«Не могу без тебя».
Струны вибрировали – а на низкой постели под резным куполом павильона навзрыд, до судорог в горле и боли в сердце рыдала железная роза Рудлогов, принцесса Ангелина, рожденная править.
«Не могу…»
Долг крепкими гвоздями удерживал ее на ложе, рвал ногтями ладони, ранил зубами губы. Музыка терзала хуже самой страшной пытки, и Ани почти возненавидела того, кто никак не хотел остановиться, – и перевернулась на живот, впилась зубами в подушку и застонала от злости, от боли, от соленых
