– Отнеси, – я рухнула обратно на кровать. – Боги, как все болит. Кто-то вчера постарался.
С его стороны раздался сытый смешок. Я обернулась: Люк лежал расслабленный, довольный и улыбался солнцу. Выглядел он таким помятым, что мне резко расхотелось видеть себя в зеркале.
– Ты знаешь, – пробормотала я лениво, подползая к нему и утыкаясь губами куда-то под мышку, вдыхая его запах и запах нашей близости, – что у тебя глаза светятся?
Ох, Люк, Люк.
Меня накрыло оглушающей, почти животной нежностью, и я прижалась еще сильнее.
Теперь я знаю, какой ты в любви – неистовый, сильный. Как завораживающе темны и беспощадны твои глаза, как искажается твое лицо в моменты наслаждения и срывается голос, как беспомощно подрагивают губы после. Как уязвим ты передо мной.
Я все знаю о тебе, даже то, что ты еще не понимаешь. И о себе тоже.
– Светятся, – отозвался он после недолгого молчания и провел рукой по моей спине. – После ранения началось. Когда я тха-охонга усмирить пытался.
– А-а-а, – успокоилась я. – Тогда это моя кровь действует.
– Кровь? – переспросил он хрипловато.
Я потерла глаза, морщась от ноющих мышц.
– Тебе не сказали? Этот муравей тебя не только проткнул, но и ядом отравил. А наша кровь способна нейтрализовывать яд. Она еще усиливает родовую магию. Пришлось тебя напоить. Только не говори никому, это семейный секрет. Мариан вон после того, как Васиной крови глотнул, начал оборачиваться, а в тебе, значит, тоже какие-то семейные способности проснулись. Вряд ли они заключаются только в светящихся глазах. С тобой больше ничего странного не происходило?
– Я начал видеть ветер, – проговорил он медленно.
– Ого, – я поцеловала его куда дотянулась. – Ветер – это вроде вотчина Инландеров. Есть родня?
– Дальняя, – ответил он небрежно. Сел, погладил меня по животу, задержал руку на змее.
– Откуда?
– Ты подписывал документы на дарение Пастуха, Люк. Полным именем. Просто скопировала, увеличила – и мне нарисовали, что хотела.
Он молча и почти по-хозяйски гладил меня по животу – и я, к ужасу своему, снова почувствовала теплое тянущее желание, будто за одну ночь безудержной страсти Люк усилил потребность в себе в сотни раз. Тоже села, провела рукой по его волосам – он охотно повернул голову, улыбаясь. Потеребила ухо, ощущая кончиками пальцев зажившие дырки от серег. Потянулась к своей мочке, вынула золотой гвоздик – крошечный цветок шиповника с белой окантовкой и маленьким рубином в центре.
Он наблюдал за моими действиями с любопытством – а его руки опять не давали мне покоя.
– Будешь носить мои цвета, Люк? Он усмехнулся, склонил голову.
– Чьи же, если не твои, Марина.
– Дай мне вина. Нужно простерилизовать.
– Детка, – хрипловато проговорил он, – после этой ночи говорить о стерилизации нелепо.
– Не спорьте, ваша светлость, – я прибавила строгости в голосе, и он пожал плечами, отклонился, пошарил рукой у кровати и протянул мне недопитый бокал.
Я оседлала Люка, окунула в вино серьгу – плотная красная жидкость потекла по моим пальцам – и с усилием вставила гвоздик в мочку. Кембритч едва заметно поморщился. Под серьгой выступила красная капля – или это было вино? Я слизнула ее, поцеловала его в шею и прошептала:
– Теперь и я пустила тебе кровь.
Он молча обнял меня, прижал к себе. И поднялся, понес в ванную комнату.
Следующий день незаметно перетек в ночь. Мы долго и лениво лежали в ванне, пока голод не выгнал нас к столу и меня наконец-то напоили кофе.
Мы выходили на заснеженный склон, и наблюдали, как несутся в долине машины, как двигаются тени от гор на слепящем снегу, и дышали свежим морозным воздухом – чтобы потом вернуться в теплый дом, скинуть с себя одежду и снова свалиться в постель. Не включали ни радио, ни телевизор, и казалось, что мы одни на Туре. Болтали, рассказывая друг другу о себе, – и теперь, после нашей близости, я понимала его гораздо лучше. Поведала я и о своих недавних приключениях – он страшно ругался и курил, и пришлось отвлекать надежным способом. Кажется, я вошла во вкус.
Нам было хорошо. Но нужно было возвращаться.
– Выходи за меня замуж, Марина, – сказал он ближе к утру, когда я, измотанная, уже почти дремала на его груди, ощущая, как сладко тянет тело, и вдыхая мужской запах.
– Ну уж нет, – пробормотала я и потянулась, – ты обещал мне свободу, а не брачные браслеты.
– А если серьезно?
