привлекательность.
– У меня есть деньги. Отец прислал…
Но она не слушала, пристально глядя мимо него. Глаза ее загорелись.
– Коллис!
Джонсон обернулся, чтобы взглянуть, кто там. Приземистый строгий мужчина в черном костюме расписывался в книге постояльцев у конторки портье. Этот человек – у него было скорбное выражение бассет-хаунда[63] – посмотрел в их сторону.
– Миранда? Миранда Лапхэм?
Джонсон нахмурился:
– Миранда?
Эмили, сияя, поднималась с кресла:
– Коллис Хантингтон[64], что ты делаешь в Шайенне?
– Господи помилуй, это Миранда Лапхэм!
– Миранда? Лапхэм? – переспросил Джонсон, сбитый с толку не только новым именем Эмили, но и внезапной мыслью о том, что он, возможно, вообще не знает, кто она такая на самом деле. И почему она ему солгала?
Приземистый человек обнял Эмили с теплой медлительной фамильярностью.
– Надо же, Миранда, ты выглядишь замечательно, просто замечательно.
– Как приятно видеть тебя, Коллис.
– Дай-ка мне на тебя посмотреть, – сказал он и, сияя, сделал шаг назад. – Ты нисколько не изменилась, Миранда. Не скрою, я скучал по тебе, Миранда.
– И я по тебе, Коллис.
Крупный мужчина повернулся к Джонсону.
– Эта красивая молодая леди – лучший лоббист железных дорог, который когда-либо был в Вашингтоне.
Джонсон ничего не ответил. Он все еще пытался сложить все части воедино. Коллис Хантингтон, Вашингтон, железные дороги… Господи! Коллис Хантингтон! Один из Большой четверки «Сентрал Пасифик» в Калифорнии. Коллис Хантингтон, явный коррупционер, каждый год путешествовавший в Вашингтон с чемоданом, полным денег для конгрессменов, человек, которого однажды описали как «безупречно бесчестного».
– Все по тебе скучают, Миранда, – продолжал Хантингтон. – Все до сих пор о тебе спрашивают. Боб Артур…
– Дорогой сенатор Артур…
– И Джек Кирнс…
– Уполномоченный Кирнс, такой обаятельный человек…
– И даже генерал…
– Генерал? Он все еще обо мне спрашивает?
– Да, – печально сказал Хантингтон, качая головой. – Почему бы тебе не вернуться, Миранда? Вашингтон всегда был твоей первой любовью.
– Хорошо, – внезапно сказала она. – Ты меня убедил.
Хантингтон повернулся к Джонсону:
– Ты не собираешься представить мне своего компаньона?
– Он – никто, – ответила Миранда Лапхэм, мотнув головой так, что ее локоны очаровательно качнулись. Он взяла Хантингтона за руку. – Пойдем, Коллис, мы прекрасно пообедаем, и ты сможешь рассказать мне новости из Вашингтона. Столько всего нужно сделать! Тебе, конечно, придется найти для меня дом и снабдить кое-чем…
Они ушли под руку в столовую, а ошеломленный Джонсон остался сидеть, где сидел.
На следующее утро в восемь часов, чувствуя себя так, будто он за несколько месяцев прожил целое десятилетие, он сел на идущий на восток поезд «Юнион Пасифик»; все десять ящиков уложили в громыхающий багажный вагон.
Монотонность путешествия была как нельзя более приятной, и Джонсон наблюдал, как пейзаж за окном становится все зеленее. Верхние листья дубов, кленов и яблонь говорили о наступлении осени. На каждой остановке он выходил и покупал местные газеты, замечая, как в передовицы просачивается восточная точка зрения на индейские войны и на разные другие вопросы.
Утром четвертого дня он телеграфировал из Питтсбурга Копу, сообщая, что выжил и хотел бы явиться к нему поговорить; о ящиках с костями он не упомянул. Потом Джонсон телеграфировал своим родителям и попросил, чтобы этим вечером за ужином приготовили еще одно место.
Он прибыл в Филадельфию 8 октября.
Четыре встречи
На вокзале Джонсон нанял человека с пустым фургоном зеленщика, чтобы тот привез его к дому Копа на Пайн-стрит в Филадельфии. Поездка
