Ужас на поле для гольфа. Приключения Жюля де Грандена

громким звоном дверного колокольчика последовал тяжелый топот в зале, и Нора, мой домашний фактотум[181], проводила сержанта уголовной полиции Костелло и двоих полицейских в форме в столовую.

– Ничуть, – сказал, усмехаясь, Костелло, сел на краешек кресла, предложенного мною, и жестом указал двум патрульным на места рядом с ним. – Ничего, дохтур де Гранден, сор; но мы спросим вас кой-что, если не возражаете. Это офицер Каллагэн, – он указал на большого рыжего полицейского справа от него, – а это офицер Шипперт. Оба хороших парня, сор, достойны, чтобы им верить, я давно их знаю.

– Я в этом не сомневаюсь, – де Гранден ответил на это вступление одной из своих быстрых улыбок. – За кого поручитесь, тех наверняка не презираете, mon vieux. Но какая вам польза во мне?

Сержант Костелло плотно сжал коленями свою черную шляпу-дерби и уставился внутрь нее, будто ожидал найти там вдохновение.

– Мы хотим иметь какую-нибудь информацию о деле Крейвена, если вы не возражаете, – ответил он.

– Эх, дело Крейвена? – эхом отозвался де Гранден. – Parbleu, старинный друг, боюсь, вы пришли в неправильное бюро информации. Я ничего не знаю о нем, кроме отголосков сплетен, которые я слышал, – и этого недостаточно. Это же тот мсье Крейвен, который жил в одиночестве, а потом был обнаружен мертвым на своем дворе после того, как пролежал там уже несколько дней. И не было доказательств ни борьбы, ни ограбления. Я прав?

– М-м… – пробормотал Костелло. – Значит, они не сказали, что голова его была отрезана, да?

Выражение почти трагического удивления возникло на лице маленького француза.

– Что вы говорите – его обезглавили? – недоверчиво воскликнул он. – Mordieu, почему я не был проинформирован об этом? Мне сказали, что не было свидетельств насилия! Неужели теперь одинокие джентльмены в Америке страдают от потери своих голов, отдавая их без борьбы? Поведайте мне, друг мой. Я горю от нетерпения, меня поглощает любопытство. Что еще есть в этом замечательном деле, когда человек умирает от обезглавливания, и нет никаких признаков насильственной смерти? Nom d’un raisin, я очень мудр, я стараюсь, но мне кажется, что мне еще многому предстоит научиться!

– Ладно, сор, – начал извиняющимся тоном Костелло, – я не знаю, почему вы ничего не слышали о пропаже головы Крейвена, если в офисе коронера толчется столько много людей, что черт его знает. Но это не самая странная часть дела, на чертов взгляд – прошу пардону за выражение, сор. Спросите этих парней, – он указал на офицеров, которые торжественно подтвердили его замечание, прежде чем он произнес его. – У этих парней патрульный маршрут проходит мимо дома Крейвена, и они оба клянутся, что видели его на переднем дворе утром того дня, когда его нашли мертвым и решили, что он мертв уже несколько дней!

Итак, дохтур де Гранден, я всего лишь полицейский, а Каллагэн и Шипперт всего лишь пара запряженных быков. У нас не было никакого образования, но все врачи в офисе коронера должны знать, о чем говорят, когда говорят, что гнилостное состояние тела показало, что Крейвен был мертв несколько дней. Точно так же… – Он помолчал, бросив взгляд на своих двух сотоварищей в голубой форме.

– Nom d’un bouc, продолжайте же, продолжайте! – взмолился де Гранден. – Я жажду дальнейших подробностей, а вы медлите со своей историей, как гадкий мальчишка, дразнящий собаку кусочком мяса! Продолжайте, умоляю вас!

– Ну, сор, как я сказал, – продолжал детектив, – я не собираюсь быть ни врачом, ни кем-то там еще; но я поклянусь на Библии, что мистер Крейвен не был мертв несколько дней, когда они нашли его в своем саду. Ранним утром, в тот самый день, когда его нашли, я проходил мимо его дома после того, как всю ночь просидел на службе, и я видел своими обоими глазами, как он стоял на переднем дворе, как я вижу вас в эту минуту, сор. Каллагэн и Шипперт, возвращавшиеся с ночного дежурства, проходили мимо дома не более чем через час после этого, и они видели, что он тоже стоит посреди цветов.

– Э, вы в этом уверены? – спросил де Гранден, его голубые глазки сверкнули с интересом.

– Положительно, – ответил Костелло. – По мне, так я мог бы увидеть призрака, и Каллагэн мог бы тоже, – потому что мы ирландцы. И маленький народец показывает себя нам, тогда как они не являются в дневное время остальным. Но Шипперт, если увидит банши [182] на могиле убийцы, расчесывающую волосы ножкой мертвого цыпленка, задаст ей трепку, если ее визг не потревожит соседей, а потом прикажет ей заткнуться и пойдет дальше, или прогонит, чтобы не нарушала порядок. Поэтому, если Шипперт говорит, что он видел, как мистер Крейвен ходил в своем саду через полчаса после восхода солнца, – значит – это был мистер Крейвен, а вовсе никакой не призрак. Я клянусь в этом.

– Morbleu, и вы ничего не сказали коронеру на следствии? – спросил де Гранден, вытаскивая сигарету из кармана жилета, как фокусник, вынимающий кролика из шляпы, но забыв в волнении зажечь ее. – Разве вы не сообщили об этом мсье le coroneur?

– Нет, сор; мы не были приглашены на расследование. Я сообщил о том, что видел, в главное управление, когда услышал, что они нашли тело мистера Крейвена. А Каллагэн и Шипперт сделали то же самое на своем участке. Но все, что они сказали нам, было: «ерунда». Это было так, сор. Видите, когда мы все трое поклялись, что мы видели этого человека в то утро, а врачи все поклялись, что он должен «быть мертвым почти неделю» до того, как его нашли, – они решили, что мы все ку-ку, и больше не обращали на нас внимания.

– Nom d’un porc! Вот как? – рявкнул де Гранден. – Они сказали вам, друг мой, что вы варите компот! Вам, кто помогал Жюлю де Грандену во многих делах? Mordieu, это оскорбление! Я пойду к этим canaille, я брошу в эти глупые лица, что они не обладают мозгом морской свинки! Я, Жюль де Гранден, сообщу им…