фактически существовали, так ведь?
– Есть различие между индивидуальным сознанием и абстрактной силой, злой ли, доброй ли… – начал он, но резко прервался от внезапного звука, порвавшего в клочки могильную тишину больничной ночи.
Это не был вопль замученного языка освободившейся плоти после прекращения анестезирующих средств. Любой хирург, прошедший школу скорой помощи, не может спутать крик пациента, возвращающегося в сознание после анестезии. Это был нечеловеческий долгий крик женщины в смертельном испуге. И он раздавался из палаты Пелигии Беннетт, все еще погруженной в анестезию.
–
Схватив меня за руку, он бросился через холл.
Приятная молодая женщина, заботе которой была препоручена Пелигия, когда де Гранден закончил исправлять ее изувеченное тело, сидела в дальнем углу палаты, и ее обычно розовое лицо было меловым под плафоном прикроватной лампы.
– Она вышла из стены! – выдохнула она, когда мы ворвались. – Из стены, говорю вам… и не было никакого тела!
– А, что вы говорите? – рявкнул де Гранден. – Что вышло из стены, мадемуазель? У чего не было тела, пожалуйста?
– Рука… рука, которая протянулась к ее горлу! – Медсестра вжалась в угол, будто ограждая себя от нападения со стороны.
– Рука? Ее горло?
– Троубридж, Троубридж, друг мой, – скомандовал он голосом, хриплым как у каркающей лягушки, – смотрите!
Я подошел к кровати и бросил взгляд туда, куда он указывал.
Еще один кулон исчез из ожерелья на шее Пелигии. Из семи камней там осталось только два.
6. Катастрофа
Вихрь снежных хлопьев под ветром январской бури напал на нас с де Гранденом, когда мы вышли из последнего нью-йоркского поезда.
–
– Да, получение обморожения является одним из любимых зимних видов спорта для нас, жителей пригорода, – ответил я, зажигая сигару и выдувая дым вперемежку с паром из ноздрей.
– Гм, ваше упоминание о зимних видах спорта напоминает мне, что наши друзья Беннетты сейчас в Лейк-Плэсиде, – заметил он глубокомысленно. – Очень интересно, как они там?
– Они теперь не там, – ответил я. – Эллсворт написал мне, что и он, и Пелигия полностью восстановились, и собираются устраивать новоселье на этой неделе. Мы должны будем заглянуть к ним позже. Интересно, посещал ли их – как там его имя? – древний египетский жрец, вы помните.
Я не мог воздержаться от лукавой насмешки над упрямой уверенностью моего друга в том, что серия неудач, случившихся с Эллсвортом Беннеттом и его женой, произошли из-за пагубного влияния мертвеца, похороненного более тысячи лет назад, – и это казалось мне забавным.
–
– Конечно, нет, если вы не настаиваете на том, чтобы бредить о них, – ответил я скорее раздраженно, поскольку такси резко свернуло в сторону. – На вашем месте я был бы…
Лязг! Лязг! Лязг-лязг-дзинь! Мимо нас промчалась как ветер, с сиреной, воющей, словно буря, и с предупреждающими колоколами, пожарная машина, заглушив мои слова.
Рабочий телефон дико трещал, пока я открывал двери.
– Алло… алло, доктор Троубридж? – приветствовал меня отчаянный голос, когда я снял трубку.
– Да.
– Беннетт, Эллсворт Беннетт говорит… Наш дом в огне, и Пелигия… я везу ее прямо к вам… – острый щелчок трубки, повешенной на крюк, завершил его фразу восклицательным знаком.
– Кажется, Каку все еще преследует Беннетта, – заметил я саркастически, поворачиваясь к де Грандену. – Говорил Эллсворт по телефону. Это в его дом мчалась пожарная машина. Он не был очень последовательным в своей речи, но я заключил, что Пелигия ранена, и он везет ее сюда.
– А, что вы говорите? – ответил француз, и его маленькие глаза расширились от внезапного беспокойства. – Возможно, друг мой, теперь вы мне поверите…
Он замолчал, нервно вышагивая туда-сюда по залу, зажигая одну сигарету от пылающего конца другой, и отвечая на мои попытки завязать разговор коротким, односложным мычанием.