такое, чего вы не ожидаете».
Я поехал в Нью-Йорк, к знакомому мастеру, он сделал мне ранец, который должен был замаскировать большую газовую бомбу. В его верхней части сделано много крошечных отверстий, а внутри металлической коробки полно слезоточивого газа, накачанного при большом давлении. Ручка похожа на спусковой крючок, и в тот момент, когда кто-то схватывает ее, открываются отверстия в верхней части сумки, газ взрывается, ослепляя человека, который держит ручки. Помните, друг мой Троубридж, я предупреждал вас не прикасаться к этим ручкам?
Отлично. «Но какая связь у змеи с кражей ребенка?» – хочу я знать. Я не понимаю, но одна вещь заставляет меня остановиться и подумать. Было ли это совпадением, что следы появились в саду мадам Кэндис в ту ночь, когда ее маленький мальчик был украден? Возможно, так; возможно нет. Во всяком случае, Жюль де Гранден не спит, когда нужно бодрствовать. Я делаю также рогатину что-то вроде тех, которые используют бирманцы для поимки огромных змей в своей стране – змей, из кожи которые позже делают обувь для милых дам. Теперь я готов к встрече с людьми-похитителями или рептилиями – пожирателями детей.
Мы едем в лес, как написано в записке, мы выбрасываем сумку, а маленькая женщина с больным и пустым сердцем поймана благодаря моей умной бомбе.
Пока все идет хорошо, если бы прекрасный Беппо, который был самой ласковой змеей, не был уничтожен мною в порядке самообороны, поскольку я не знал его хороших качеств.
Друг мой Троубридж, я думаю, наша работа выполнена. Мы вернули маленького мальчика его родителям; мы оставили весьма одиозного Перкинсона, который подозревал, что мадам Кэндис убила своего сына, в больших дураках. Мы нашли похитителя. Пойдемте.
Он поклонился обществу, подошел к двери, затем резко остановился, с несколько заискивающей улыбкой на лице.
– Мсье Кэндис, – попросил он, – из благосклонности ко мне, – если вы даже не согласны с тем, что я сделал, – я бы попросил, чтобы вы были милосердны к бедной, скорбящей матери, когда настанет ее суд. Помните, хотя она и сильно согрешила против вас, украв вашего ребенка, ее искушение было также велико.
– Благосклонность, черт! – возразил Кэндис. – Судебного разбирательства не будет. Думаете, у меня нет сердца, чтобы преследовать ее по обвинению в том, что она рассказала нам в отделении? Нет! Насколько я могу судить, теперь она может освободиться.
–
Когда мы подошли к ожидающей нас машине, он усмехнулся.
– А великая жажда великой пустыни отражена в Жюле де Грандене, – признался он. – Поедемте, поспешим, друг мой, умоляю. Я бы выпил одну из ваших столь славных бутылок джина, прежде чем пожелать себе спокойной ночи.
Тело и душа
У меня был напряженный день, поскольку слабая эпидемия летнего гриппа продолжалась и в сентябре, и вызовов были вдвое больше обычного. «Слава богу, я могу отдохнуть семь или восемь часов», – пробормотал я, натягивая одеяло на подбородок и устраиваясь на ночь. Часы в зале пробили двенадцать, и у меня не было намечено визитов раньше девяти утра. «Если только никто не будет столь невнимательным и не сломает ногу или не заболеет животом, – сонно вздохнул я, – а я не вылезу из кровати до тех пор, пока…»
Словно для демонстрации бесполезности самоутешений, со стороны парадной двери внезапно раздался громкий шум. Кто-то бил палками и кулаками, яростно колотил по двери ногами и дико визжал: «Впустите меня! Доктор! Доктор Троубридж, впустите меня! Ради Бога, впустите меня!»
– Дьявол! – воскликнул я, с озлоблением поднимаясь и нашаривая тапочки и халат. – Разве не приличнее было позвонить в звонок?
– Впустите меня, впустите меня, доктор Троубридж! – снова раздались безумные вопли, пока я спускался по лестнице. – Впустите меня! Быстрее!
– Хорошо, хорошо! – успокаивающе произнес я, поворачивая замок и открывая цепочку. – Одну мин…
Посетитель прекратил свое нападение на дверь, когда я ее отворил, и ворвался в прихожую, едва не сбив меня с ног.
– Быстрей, захлопните дверь, захлопните дверь! – выдохнул он, пытаясь вырвать у меня дверную ручку и закрыть дверь. – Это там, там, говорю вам!
– Что за… – начал я, наполовину озадаченный, наполовину рассерженный, останавливая злоумышленника.
Это был молодой человек, судя по всему, лет двадцати пяти или двадцати шести, одетый немного щегольски в шерстяной вечерний костюм; его пиджак и жилет сильно помялись, его когда-то жесткая вечерняя сорочка и воротник были пропитаны потом и слюной, безобразно текущей из углов рта.
Когда он повернулся ко мне, чтобы повторить свое истерическое заявление, я заметил, что его дыхание весьма затруднено, а в его речи – сильный намек на спиртное.
– Постойте, молодой человек, что вы имеете в виду? – строго спросил я. – Вы не нашли ничего лучше, чем вытащить человека из постели в столь поздний час, и сказать ему…
– Ш-ш-ш! – прервал он с преувеличенным предостережением подвыпившего. – Ш-ш-ш, доктор Троубридж, я думаю, я слышу, как он поднимается по ступенькам. Заперта ли дверь? Быстрей, сюда! – Подхватив меня под руку, он бесцеремонно втащил меня в смотровую.