Ужас на поле для гольфа. Приключения Жюля де Грандена

памятником, вон там! Bien, мы должны быть особенно внимательны этой ночью.

Я узнал надгробный памятник, который, как он указал, стоял в захоронении Дригосов. Это был один из стариннейших памятников кладбища, похожий на каменный стол. Он состоял из плоской горизонтальной плиты, возложенной на четыре куска мрамора, с именами и датами жизни членов семьи. Я припомнил, что могильное место первоначально принадлежало семье Бувье, но последний из них ушел на покой задолго до моего рождения. Всматриваясь в старый памятник, я подумал: а что сейчас поделывает мой спутник? Но, снова отвлекшись, обернулся к дороге, по щебню которой прогрохотал автомобиль.

Где-то в городе часы на башне начали бить полночь. Бонг, бонг, бонг – шестнадцать звуков отбили полный час, за этим последовал глубокий резонансный бум колокола в двенадцать ударов. Один, два, три…

– Regardez! – тонкие пальцы де Грандена сжали мою руку, когда он прошептал команду. Дрожь, и не из-за сырого мартовского воздуха, промчалась по моему позвоночнику и затылку, поднимая короткие волосы выше воротника плаща, словно электрический ток.

За гробницей Бувье, как колонна тумана, слишком плотная, чтобы рассеяться ветром, но почти неощутимая, чтобы ее можно было увидеть, поднялась стройная белая фигура, и стала приближаться к нам.

– Боже мой! – вскричал я задыхающимся голосом, отворачиваясь от де Грандена с непроизвольным, необоснованным страхом живых перед ожившими мертвецами. – Что это?

– Zut! – Он стряхнул мои руки, подобно тому, как взрослый мог отмахнуться отребенка во время чрезвычайной ситуации. – Attendez, mon ami![62]

Кошачьими прыжками он бросился через могилы навстречу приближающемуся призраку. Клик! Луч его карманного электрического фонарика ударил прямо в лицо призрака. Я вздрогнул от ужаса, когда узнал черты лица и светящиеся, полные смерти глаза…

– Рамалья Дриго, смотри на меня, я приказываю! – голос де Грандена звучал пронзительно, грубо и повелительно.

Подойдя к нему, я увидел, что его голубые глазки почти вылезли из орбит, когда он пристально уставился на мертвое лицо перед собой. Вощеные концы его пшеничных усиков поднимались вверх, как рога перевернутого серпа, а губы растягивали слова:

– Смотри-на-меня-Рамалья-Дриго-я-приказываю-тебе!

Что-то вроде судороги коснулось вялых щек мертвой девушки. На мгновение в ее подернутых пеленой глазах мелькнуло сознание. Затем лицо снова подверглось вялости смерти, веки наполовину прикрыли глаза, и все тело смялось, как восковая фигура, под внезапной тепловой атакой.

– Держите ее, Троубридж, друг мой! – взволнованно произнес де Гранден. – Отнесите бедняжку в дом отца и уложите в постель. Я приду, как только освобожусь, а пока у меня еще есть работа.

Положив фонарик в карман, он вынул небольшой свисток и трижды пронзительно свистнул.

– A moi, sergent! A moi, mes enfants![63] – позвал он. Свисток упал и покатился по надгробию под его ногами.

Когда я нес светлое, измятое тело Рамальи Дриго в сторону кладбищенских ворот, я слышал, как из-за кустарников раздались хриплые команды, увидел дикий, жадный оскал полицейских собак, напрягающихся на поводке. Бегом пронесся кто-то в форме, и я разглядел фигуру полицейского, мчащегося к де Грандену и размахивающего дубинкой. Что-то холодное, как глина, коснулось моего лица. Это была маленькая рука Рамальи на моей щеке, я поймал ее, когда она упала, свесившись между ее телом и моим плечом. Переместив ее вес на одну руку, я взял бедную мертвую ладонь в свою, и затем застыл, как статуя позади меня. Слабый, – настолько слабый, что едва ли можно было услышать, – пульс бился в ее запястье.

– Господи! – чуть не крикнул я в ночи. – Милосердные небеса, ребенок жив!

Со скоростью, – так я не спешил с тех пор, как служил хирургом «скорой помощи», – я отнес ее к ожидающей нас машине, завел мотор и поехал в дом ее отца, не ограничивая скорость и рассчитывая только на максимальную мощность моего двигателя.

Устремившись к двери, я поднял семью Дриго с постелей, отнес бесчувственную девушку наверх и закутал ее шерстяными одеялами, между которыми к ногам и спине приложил бутылки и грелки с горячей водой.

Десять-пятнадцать минут я наблюдал за ней, вводя каждые пять минут подкожные инъекции стрихнина. Постепенно, как тень рассвета, поднимающегося над зимним горизонтом, на ее бледных губах и щеках появился слабый приток циркулирующей крови.

Стоя сбоку от меня, Рикардо Дриго смотрел сначала апатично, потом загорелся, наконец, лихорадкой слабой надежды и страха. Когда слабое дыхание затрепетало в груди девушки, он упал на колени рядом с кроватью, спрятал лицо в руки и громко всхлипывал в истерической радости.

– О, Господь небесный, – молился он между рыданиями. – Вознагради, умоляю тебя, доктора де Грандена, ведь он не такой, как другие люди!

– Tiens, друг мой, вы говорите правду! – согласился довольный голос из дверного проема позади нас. – Определенно, Жюль де Гранден – очень замечательный человек. Но если вы ищете какого-то некроманта, вам лучше поискать в другом месте. Этот де Гранден – он ученый, и только. Cordieu! Этого достаточно!

– …Par la barbe d’un corbeau, мсье, но этот портвейн восхитителен! – заверил де Гранден Дриго через три часа, когда подавал свой бокал через стол для пополнения. – И эти сигары такие божественные, – он всплеснул обеими руками в немом восторге. – Parbleu, я мог сразу выкурить три и сожалеть, что мой рот не вмещал четвертую!