спорыша. И уже нет низкой лавочки, на которой так хорошо было сидеть вечерами, глядя на звезды и вдыхая запах петуний из палисадника. Петуний тоже нет, вместо них торчат жесткие стебли иссопника.
Дом недавно побелили, и потемневшие ставни рядом с нарядными стенами выглядят нелепо и жалко. Низкий порожек все тот же, и та же сосновая дверь с громоздкой железной защелкой. Она открывается с пронзительным хриплым скрипом, бухает о стену, и из дома выходит светловолосая тонкая девушка в просторном платье. У нее милое личико с озабоченной морщинкой меж бровей, аккуратная длинная коса и маленькие руки с красными загрубевшими пальцами.
Девушка смотрит на гостью, всплескивает руками, радостно кричит что-то, развернувшись в глубь дома, а потом бежит навстречу по дорожке, чуть не сбивает с ног, и обнимает, и треплет за щеки, и кружит по двору, заливаясь радостным смехом:
– Уммушка, Умма приехала!
Магичку поселили в той самой комнате, которую в детстве они делили с сестрой. Ласса давно жила при муже, она покинула родной дом еще до отъезда Уммы. Комната почти не изменилась, только мебель еще больше рассохлась да половик совсем выцвел. И хатник Эннь больше не откликался на зов – все-таки совершил почти немыслимый для хатника поступок и, уговорив Умму отправиться в Школу, ушел в Даэли.
Встреча с родителями далась тяжело, хотя магичка старалась не подать виду. Оба заметно постарели, мать раздалась вширь, а отец, напротив, высох и сгорбился, оба обзавелись глубокими недовольными складками у рта, темными кругами под глазами и частой сединой в поредевших волосах. Оба держались с дочерью неловко, как с чужой, которую волей Божини приходится принимать и терпеть в своем доме.
Они ни о чем не расспрашивали, за столом не поднимали глаз и, кажется, едва выносили присутствие дочери. Лассу спровадили сразу после появления Уммы, что очень расстроило магичку. Не то чтобы они раньше были особо близки, но сестра хотя бы искренне обрадовалась ее приезду. А родителей он как будто пугал.
Умме так и хотелось закричать: «Вы же сами меня позвали, не я попросилась!», но резкие слова, как и в детстве, оставались несказанными, вязли на языке.
Умма и правда была здесь не ко двору с тех самых пор, как у нее обнаружился магический дар. А если совсем уже по-честному – дома к ней с раннего детства относились намного прохладней, чем к Лассе. Та, ласковая и послушная, была родительской любимицей, помощницей и светом в окошке – Умма, задумчивая и «косорукая», вызывала досаду и раздражение, ее старались не замечать и при первой возможности отсылали гостить к материной сестре.
Когда оказалось, что младшая дочь переняла от своей бабки магический дар – жизни ей вовсе не стало. В каждом взгляде, в каждом слове родителей она читала укор, и ей было действительно неловко, что она, такая безнадежная и неудачная, оказалась еще и «позорищем». Соседи тоже смотрели с опаской и косо, заговаривали неохотно, хотя Умма, в отличие от бабки, не причиняла никому неудобств своим даром. Быть может, если бы бабка не была такой шебутной или если бы был в деревне свой жрец, который рассказал, что говорится про магов в Преданиях, – все бы сложилось по-иному?
Когда хатник Эннь убедил магичку ехать в Школу, родители взбеленились, как будто их не обрадовало, что докука сама решила исчезнуть с глаз долой. Годы спустя девушка поняла, почему они так озлились: им невыносима была мысль, что «позорище» может найти себе место в жизни, а не прожить ее забитым, всеми порицаемым существом. Но того года, что она провела дома после пробуждения дара, Умме хватило, чтобы понять: так жить нельзя. И достало силы взбрыкнуть да уехать – не без поддержки Эння, который помог разжиться деньгами и дал множество толковых советов. Вооружившись тем и другим, слезно простившись с хатником, девочка-подлеток таки сумела добраться до Школы, не сгинув и не заплутав по пути. В первое время Умма писала письма домой, но все они остались без ответа.
Теперь, спустя семь лет после отъезда и год после окончания обучения, ей не очень-то хотелось вспоминать свою прошлую жизнь. Однако письмо от матери нашло ее само – вначале оно попало в Школу, а оттуда было переправлено в северный городок Хофор, где обосновалась магичка. В письме мать уверяла, что Умма должна «немедля навестить стариков-родителей» и что семья «очень хочет увидеть меньшую дочку», которая якобы «за все годы не потрудилась родным людям словечко черкнуть».
Прочитав письмо, магичка медленно, с чувством разорвала его на кусочки и выбросила в яму с перегноем. А через два дня собралась да и отправилась в путь.
– Это кто ж такой приехал!
Во двор потянулись любопытные соседи. Каждый задавал одни и те же вопросы, оглядывал девушку с интересом, замешанным на подозрительности, а после, узнав, что Умма взяла уклон в травоведение и живологию, принимался жаловаться на свои недуги, хворобу скота и овощи, никак не желающие переть в рост.
Магичка была даже рада этой деревенской бесцеремонности. Она дала возможность отвлечься от напряженной неловкости между ней и родителями.
И зачем звали? Ведь что-то им нужно!
Умма прихватила с собой в дорогу десяток пузырьков с настойками из тех, что всегда пригождаются: от колик в животе, от зубной боли, для заживления ран. Несколько склянок она раздала соседям, и вскоре во дворе образовалось столпотворение: у всех жителей деревни обнаружилась нужда в целебных
