чашами и пустыми блюдами. Чертог, посвященной княгине Ингерде, был таким же, как и этот стол: узким, но длинным. Сармат стоял у дверей – точь-в-точь как в тот день, когда Малику только готовили к их свадьбе.
– Очередное полнолуние? – спросила она, слегка кривя губы.
– О да.
– И какой сейчас месяц? – Княжна медленно прошла к одному из тяжелых стульев.
– Ноябрь, – беспечно ответил Сармат, двигаясь к ней навстречу. – Скоро зима.
Малика дернула плечом, отбрасывая за спину незаплетенные волосы – густые, вьющиеся, медовые, в которых позвякивали золотые украшения. Малика не желала их надевать, но марлы были настойчивы. И платье ей выбрали они – тоже тепло-янтарное, с расшитым рядом пуговиц и зауженными у запястий рукавами.
Она взяла со столешницы золотой кубок, в который каменные слуги сувары недавно налили вино.
– Что-то ты не рада встрече, душа моя, – вздохнул Сармат, останавливаясь напротив.
– А должна?
– Я извинился за то, что сделал с Гуратом, – напомнил он, и Малика вскинула черные брови.
– О, – протянула, усмехаясь. – Извинился.
– Ну, полно, женушка. – Сармат склонил голову, а Малика глотнула вино. – Если захочешь, я построю тебе сотню таких городов, и все равно новый Гурат будет лучше каждого из них.
– Построй, – княжна качнула плечами, – но какой тебе в этом прок? Все равно скоро вновь станешь вдовцом.
Сармат обошел стол и, постукивая костяшками по спинкам стульев, замер перед ней.
– Я же сказал, что ты не умрешь.
– Ты вообще много говоришь, но что из этого правда? – Большой палец Малики очертил кубок.
– Не все, – признался Сармат, похлопывая себя по бедрам. – Но – взгляни. Будешь мне княгиней, Малика Горбовна, лучшей и богатейшей из княгинь. У твоего рода много врагов, страшных, кровных, и в моих силах оставить от них лишь пепел. Семья хана, убившего твоего старшего брата…
Малика поперхнулась.
– Ты слишком много знаешь для того, кто круглый год сторожит сокровища в своей горе.
– …неверные кмети, замышлявшие заговоры против твоего отца. Другие князья – есть ли кто-то достаточно могущественный, чтобы вы с ним не ладили?
Есть. Мстивой Войлич из северной твердыни.
– У моей княгини не будет врагов, – прошептал Сармат. Малика откашлялась и отставила кубок, который тут же взял ее муж: – Твое здоровье, женушка.
И выпил.
– Гладко стелешь, Сармат-змей, – медленно проговорила Малика, – только спать жестко.
Но ему и самому надоело хвалиться – вспомнил, что ночь не настолько длинная, чтобы тратить ее на одни разговоры.
– Есть то, с чем даже ты не поспоришь, – выдохнул он, делая шаг. – Никто, кроме меня, тебе не ровня – ни по роду, ни по богатству, ни по величию. Может, лишь князь из Волчьей Волыни, ну да что о нем говорить? Кажется, он враг тебе?
Сармат тоже был ее врагом, и Малика ненавидела его гораздо сильнее Войлича.
– Знаешь, Малика Горбовна, – говорил он, подтягивая ее к себе за локоть, – у тебя не худший муж.
Медовый свет лампад дрогнул, бросая жалобные отблески на картины из жизни княгини Ингерды. Малика почувствовала горячее дыхание на своей шее.
– Бедный, бедный Сармат, – жарко вытолкнула она, запрокидывая голову. – Что же ты будешь делать, когда переведутся люди, готовые тебе верить?
Сармат усмехнулся ей в ключицы.
Топор со стола
VI
Фасольд сидел на сундуке и угрюмо перебрасывал топор из одной руки в другую. Когда воевода был в дурном настроении, к нему старались не подходить – дороже бы вышло, хотя Хортим Горбович не понимал, что успело рассердить Фасольда. День стоял удивительно погожий: голубело безоблачное небо и ласково светило прозрачное солнце. Волны послушно лизали щиты солеными языками. Ветер сменился на попутный, и гребцы наконец-то получили недолгий отдых. Боевой драккар княжича ладно шел по морю в сторону Девятиозерного города – оставалась лишь пара дней пути. Скоро бы показалась земля, обещавшая дружине приют и пищу, а пока вдали лишь смутно серели массивы гор.
