Тойву повернулся и смерил Оркки тяжелым, многозначительным взглядом.
– Не попытается.
Раз Тойву решил, значит, никакой опасности не грозило. Но Совьон он отпустил, только когда смог самолично разглядеть Шестиликий столп, а Оркки, не доверяя, двинулся следом за воительницей. И увидел, как из повозки выглянула драконья невеста, – лиловое покрывало соскользнуло ей на плечи.
Оркки не назвал бы ее красивой. Чересчур полная, с темно-русыми волосами, заплетенными в две переброшенные на грудь косицы. Местами на щеках, шее и пальцах ее белая кожа потрескалась и пошла розово-красной коростой – от мороза. Но все это Оркки заметил потом. Сначала были молочного цвета глаза. Без зрачков и прожилок, заволоченные мутноватой кипенной дымкой.
Бельма.
Сердце Оркки Лиса болезненно сжалось. Он не помнил, как, ударив коня пятками, воротился к Тойву, как потемнел от гнева, скривился от ужаса и хотел было взреветь, словно дикий зверь. Но многолетняя выдержка не позволила ему этого сделать – люди бы встревожились. Он рванул поводья, приблизился к лицу Тойву и зашипел, брызжа слюной:
– Слепая! Мы, дери тебя твари небесные, везем Сармату слепую! – Он чудом не сгреб его за шкирку. Но сейчас Тойву не его друг, а глава отряда, и дело бы не кончилось обычной дракой. – Бельмяноглазую невесту, калеку, которая… Как ты допустил такое?
Он мог бы догадаться, что девушка не была так проста. Мог бы, но Тойву, продолжая смотреть рассудительно и спокойно, не торопился оправдываться и тем привел его в настоящее бешенство.
Оркки Лис захохотал свистяще, горлом.
– Птицы, собаки, женщины… За кем я только сегодня ни наблюдал. А у нас в телеге слепая, которую мы отдадим Сармату, не успеет начаться зима. Дракон ничего от нас не оставит, ничего, всех перемолет, всех сожжет. – Смех его стал страшен и тих, и слышал его один Тойву. – Да помилуют нас боги. Их щедростью Сармат сам окажется слепым – или простит такой плевок в свою сторону.
Но казнил он и за меньшее.
– Ты закончил? – Тойву откашлялся. – Ее счастье, что она слепа. В чертогах Матерь-горы весь свет из Сарматовой глотки.
– Плевать мне на ее счастье. Я еду не ради девок, а ради Черногорода. – Чтобы не сорваться на рык, Оркки закусил костяшки пальцев. – Значит, слушай. Скажу своим молодцам, и они умыкнут чью-нибудь смазливую дочурку из первой захолустной деревушки, и…
– Не смей, – прочеканил Тойву. И добавил беззлобно, но решительно: – Если поступишь по-своему, убью.
Над ними распростерлось бесконечно высокое небо, перетянутое нитями облаков. Позади – Черногород, впереди – долгие мили опасного, долгого пути. Но тяжесть отвалила от души Оркки, и, засмеявшись, мужчина погладил остроконечную пшеничную бородку. Он знал, что делать, хотя убедил Тойву в обратном.
– Поглядите-ка, – по-медвежьи проворчал предводитель. – Смешно ему. Ничего и знать не знает, а смеется.
«Не убьешь ты меня, Тойву, – подумал Оркки Лис. – Все Княжьи горы за твоей спиной переверну, а не убьешь».
Две женщины скакали на одноглазом коне к легендарному Шестиликому столпу, и ворон кружил над их головами.
Рацлава поняла, что в Божьем тереме ее опоили маковым молоком, – чтобы не начала вырываться и рыдать. Свое тело она ощущала смутно, будто чужое, и все запахи и звуки текли мимо нее так медленно, что, казалось, она могла задержать их между пальцев. Шестиликий столп пах смолой и железом, тонкими цветами, проросшими сквозь древесную кору. Горячее сердце в груди вороньей женщины стучало в такт птичьему крику. Конь рыхлил землю, отдающую талой водой и хрупкими пожухлыми листьями, готовыми рассыпаться в руках.
Пальцы Рацлавы скользили по шершавому столпу, обводили вырезанные лица шести княжон: щеки, губы, кольца кос, выпуклые глаза. Поглаживали расщелины, из которых вились цветы, и осторожно сбивали налет инея.
– Ты знаешь эту историю? – ровно спросила воронья женщина. Затылком Рацлава ощущала ее тяжелый взгляд, похожий на нависший над ней боевой молот. Она бы никогда от нее не сбежала. И никакая сила не смогла бы ее выкрасть. Драконья невеста, Сарматово сокровище – Рацлава – не знала, что с холмового спуска Шестиликий столп виден как на ладони. Случись что, предводитель, хитрый человек и их люди метнулись бы к девушке быстрее ветра.
– Шесть сестер-княжон, рожденные одной матерью от разных отцов, убили своих нежеланных женихов в ночь после свадебного пира. За это их выслали из Черногорода и заживо закопали в Белой яме. – Голос Рацлавы даже не дрогнул – из-за макового молока. – А княгиня поседела от горя и стала первой вёльхой-колдуньей.
Вёльхи знали травы и зелья, крали младенцев и гадали на костях, жили триста зим на глухих отшибах. Когда они умирали, люди закапывали их подальше от деревень и рек, а сердца отдавали зверям. Колдовства вёльхи боялись не только такие суеверные воины, как Оркки Лис. Все верили, что, если вёльха дотронется до оружия, следующий бой станет последним.
– Верно, – согласилась за ее спиной воронья женщина. Позже она назовет свое имя. А еще позже Рацлаве расскажут, что история Совьон давно обросла легендами. Никто не знал, откуда она пришла и зачем, лишь как-то вечером появилась в Медвежьем зале и положила свой меч под ноги
