которым обрезала нити. С одной стороны его лезвие было закругленным, и под стальным слоем туманной дымкой расползались письмена. Ручка была резная, железная.
– …но порой вёльхи-прядильщицы догадываются, что может привести к концу. И не мешают, ибо каждый путь должен быть пройден.
Малика смотрела на нож не моргая. Она сжала юбки так сильно, что на ткани остались выемки ногтей, а Хиллсиэ Ино проследила за ее взглядом, и на дне глаз ведьмы разлился довольный огонек.
– Завтра ты станешь женой Хозяина горы, княжна. А теперь убирайся.
Девушка была слишком занята своими мыслями, чтобы рассвирепеть в ту же секунду: никто не смеет так ей указывать. Ни ведьма, ни ее боги. Пусть Малика сейчас была узницей и драконьей невестой, усталой и простоволосой, – она не желала плести кос, и медовая волна лизала пояс. Пусть завтра ее возьмет Сармат – кровь заклокотала в горле, – ничто ей не помешает вырвать чужой наглый язык.
– Убирайся, – повторила Хиллсиэ Ино беззлобно, но страшно, и у ее черного глаза лопнул сосуд. – Нечего тебе здесь больше делать.
Лицо Малики исказилось, хотя с губ не сорвалось ни слова.
Стены комнаты задрожали, и княжна поняла, что у нее очень мало времени. Она не могла потратить его на гнев.
– Я уйду, – зашипела княжна. – Но сначала ты ответишь на мой вопрос.
Словно бы ее не слыша, вёльха вернулась к веретену.
– Если ты та, за кого я тебя принимаю, то пророчишь судьбу многим людям. И тебе известно многое.
Скрипело колесо – громче, громче, голос Малики тонул в шуме. Вёльха отрезала моток пряжи и убрала нож обратно в сундук, а прялка сыто заурчала под ее рукой.
– У меня есть брат, он изгнанник и трус, но… – Девушка сглотнула, по-прежнему не сходя с места. – Я хочу знать, жив ли он.
Хиллсиэ Ино молчала так долго, что ноги Малики затекли.
– Твой брат? – переспросила вёльха тихо, когда колесо прялки замедлило ход, а нити потекли в морщинистую ладонь шелком. – Подпаленный сокол. Выжженная степь.
Мгновение – и нити в ее пальцах скрутились жесткой проволокой.
– Нет у него ни дома, ни надежного приюта, лишь соль и холод. – Старуха скривила рот. – И путь его нелегок и длинен.
Малика покачнулась на месте – в голове помутилось. Она не понимала, почему Хиллсиэ Ино говорила о «выжженном» и «подпаленном», едва слушала про путь. Единственное, что важно, – Хортим жив. Он все-таки жив, и значит, он придет.
– А теперь убирайся.
И, бросив скользящий взгляд за спину вёльхи, Малика ушла.
В детстве Малика знала, какой будет ее свадьба. Она – единственная дочь великого рода, и обряд выберут ей под стать. Ее не спрячут в несколько покрывал, как тукерскую невесту, чтобы покорную и скромную отдать жениху. Ее лицо закроют лишь тончайшей газовой тканью – достаточно, чтобы избежать недоброго глаза. На ее запястья наденут украшения прародительниц Горбовичей, и лучшие мастерицы пошьют Малике платье. Ритуальные цвета Пустоши – зеленый и желтый, но княжна сможет пожелать себе красное. И божий человек окропит ее лоб миром и окутает благовонным дымом, а затем положит в колесницу, как мертвую. Кони лучших кровей отвезут Малику к помосту, где в кругу соратников будет сидеть ее жених. Знатный и сильный – а иначе ей незачем за него выходить.
Малика знала и то, что без свадьбы с ней ничего не случится. Если ей не найдут достойного мужчину, она все равно останется гуратской княжной, богатой и вольной. Она не разделит ни свое имя, ни постель с тем, кто ей не ровня. Мысль об обратном вызывала у Малики отвращение. К тому же отец любил ее и дорожил ей так же, как своим городом. Он бы никогда не выдал ее замуж силой.
Княжна согласилась бы стать женой великого родовитого человека, но непросто было отыскать того, кто понравился бы ей и ее отцу. Кивр Горбович и Малика брезгливо отвергали сватовство тукерских ханов, не говоря об их отпрысках и полководцах. Не надменная ли гордость и презрительное обращение заставляли тукеров ненавидеть правителей Гурат-града? Не поэтому ли так мечтали уничтожить братьев Малики? Сын хана Гатая послал Кифе переломанное копье – как пристало воину, Кифа согласился, и та битва стоила ему жизни. Спустя девять лет юный хан Агмар вызвал на бой Хортима. Агмару было восемнадцать, и он водил за собой сотни. Хортиму – пятнадцать, и никто бы не назвал его хорошим воином. Брат не принял вызов, посчитав, что живой княжич послужит Гурат-граду лучше, чем мертвый, и языки разнесли по Пустоши его позор. А отец проклял его и приказал не возвращаться.
К Малике сватались северные князья, но Кивр Горбович относился к ним с подозрением. А когда изгнал Хортима, то твердо решил оставить княжну в Гурат-граде, да и девушка слишком любила город, чтобы с ним расстаться. Ни отец, ни Малика не соглашались на предложения гуратских вельмож, стоявших ниже их и жаждавших власти. А когда его дочь пожелал воевода, колодезников сын, Кивр рассвирепел настолько, что едва не придушил бывшего соратника и друга, как пса.
…Ш-ширк – скользил гребень в медовых волосах. Руки каменных дев расчесывали волосы Малики – княжна могла видеть в зеркало и их перемолотые фигуры, и свое лицо. Ш-ширк – пел гребень и шуршала ткань.
Разве ее жених не знатен? Его предки правили Халлегатом, который был уничтожен еще в первые годы правления Горбовичей в Гурат-граде. Разве он
