Ведь тогда, быть может, уцелел бы кто-нибудь еще?
Зацепившись за эту мысль, юноша едва не пропустил появление лера Дербера, не заметил одобрительного взгляда и не увидел, как ревниво меряются с ним некоторые соседи шириной груди. А очнулся от дум, лишь когда прозвучала команда: «Бегом!» — и весь строй в едином порыве сдвинулся с места.
Череда упражнений, заданных старым ветераном, заставила его удивиться — ничего нелепее Вэйр в своей жизни еще не встречал. Все эти прыжки, приседания, отжимания, подтягиваяния… он даже не устал! Несколько недель на жарком солнце, когда ежедневно приходилось волохать тяжеленное весло, сделали его руки крепче стали, заставили спину бугриться мощными канатами мышц, закалили, выковали, так что вся эта разминка показалась ему забавным способом потратить куда-нибудь лишнее время.
Только растяжка, с которой остальные ученики справлялись без особого труда, доставила ему некоторое неудобство. Правда, не тем, что причинила боль — плевать на боль, он к ней привык, а тем, что очень быстро в спине появились весьма неприятные ощущения. А когда Вэйр осторожно выпрямился и повел занемевшими плечами, то с отвращением убедился — рубаха была мокрая и липкая, причем совсем не от пота.
— В чем дело? — тут же подошел лер Дербер, заметив, что ученик прекратил упражнение. — Перетянул? Гибкости не хватает?
— Не хватает, — согласился Вэйр, отметив, что старый вояка был единственным, кто обращался к ученикам без этого надоедливого и приторно- вежливого «лер».
— Ничего, к концу года сможешь сложиться пополам и даже не пикнешь. Правда, придется потерпеть, но ты же не девчонка. Справишься как- нибудь.
— Да я не боюсь боли, — вздохнул юноша. — Лер, мне очень жаль, но я, кажется, испортил новую рубаху.
— Снимай! Живо! — сухо велел лер Дербер, и Вэйр неохотно подчинился. — Повернись!
Он так же послушно повернулся и недовольно засопел, когда учитель ошарашенно воззрился на его спину, где еще не успели зажить следы побоев.
Вэйр знал, что выглядит безобразно, и понимал, что исполосованная кожа еще не скоро покроется белесыми рубцами. Зег бил хорошо, умело, срезал целые лоскуты и причинял неимоверную боль. От его кнута на спине парня до сих пор бугрились целые слои из шрамов: и постарее, и посвежее, которые от нагрузки неожиданно вскрылись и заалели выступившими наружу мелкими капельками крови.
Юноша видел, как испуганно отшатнулись от него стоящие рядом девушки. Слышал, как тревожно зашептались парни. Прекрасно понимал, что смотрится сбежавшим с рудника каторжником… вон, даже следы от кандалов на шее и на запястьях есть, потому что местами они натерли ему кожу до кости. И не мог не сознавать, что отныне станет для класса изгоем. Но не слишком этого опасался — два месяца плена отучили его стремиться быть в чьей- либо компании. Он больше переживал, что начнутся расспросы, тогда как маг строго-настрого запретил распространяться насчет Кратта. И велел молчать до тех пор, пока сам не вернется и не решит, как быть.
Лер Дербер поджал губы.
— Кто тебя так?
— Уже никто, — нахмурился Вэйр.
— Почему не сказал?
— Не подумал.
— Болит? — сухо осведомился преподаватель.
— Нет. Я привык.
— Привык, говоришь? — У лера Дербера опасно изменился голос. — Значит, так: сейчас одеваешься и отправляешься в лечебное крыло к леру Лоуру. Пусть заштопает, пошепчет что надо и уберет этот ужас. На следующее занятие явишься уже в приличном виде, понял?
— Да, лер, — поморщился Вэйр, жалея, что не сообразил промолчать. Но дело сделано — весь класс увидел, во что Зег превратил его спину. А то, может, уже решил, что в академию привели беглого преступника.
Проклятие… знать бы, где упасть!
Юноша с досады чуть не сплюнул и попытался надеть рубаху.
— Куда? — остановил его преподаватель. — Нечего одежду портить. Иди так и постарайся не напугать лера Лоура. Заодно придумай какое-нибудь правдоподобное объяснение, чтобы наш строгий лекарь не решил, что это я принялся калечить учеников на занятиях. Все понял?
— Да, лер.
— Тогда вперед. Первая лестница направо, потом прямо и вниз, через парк и прямой коридор.
Вэйр скомкал проклятую рубаху и быстро вышел, мысленно поклявшись, что лучше вернется к себе и самостоятельно приведет себя в порядок. Лишь бы не подвергаться допросу и не испытывать неловкости за последствия своих недавних подвигов.
