открываться. Но вот когда изнутри пахнуло могилой, меня, надо признаться, передернуло.
Близость смерти нетрудно ощутить. Для таких, как я, она сродни внезапному порыву ветра, донесшегося из склепа и принесшего с собой запах тлена, пыли и чего-то неуловимо тревожного, от чего на мгновение замирает сердце. Когда человеку еще только-только грозит беда, этот запах едва заметен. Когда беда уже близко, даже слабая ведьма ее почувствует. А если невидимый меч занесен над чьей-то головой и вот-вот сорвется вниз, это ощущение становится таким острым, что хочется сбежать.
Именно такой запах я ощутила, когда перешагнула порог комнаты.
При этом само помещение оказалось на удивление небольшим. Всего-то шагов двадцать в длину и столько же в ширину. Причем большую его часть занимала просторная, застеленная белоснежными тканями и упирающаяся в противоположную стену кровать под роскошным балдахином. Ни единого окна здесь почему-то не имелось. Дверь – лишь та, через которую мы вошли. Из освещения – тускло горящий светильник у входа. А когда дверь за нашими спинами закрылась, его слабо трепещущий огонек дернулся и окончательно погас, резко усилив охватившее меня гнетущее чувство и создав впечатление, что здесь, во тьме, есть кто-то еще, помимо нас и умирающего оракула.
– Подойди, – вдруг послышался из темноты надтреснутый старческий голос. Разумеется, на эль-эллиле, так что неправильно понять было невозможно.
Я непроизвольно поежилась, когда одновременно с этим усилился и запах тлена, но все же заставила себя отпустить руку повелителя и сделала несколько неуверенных шагов.
Дмурт… ни демона же не видно! Моранам темнота наверняка не мешает, но мои глаза напрочь отказывались видеть. Вот уж когда мне пригодилась По – используя ее вместо клюки, я как слепая двинулась вперед, медленно и осторожно нащупывая пол перед собой, потом помело уперлось во что-то твердое, а тот же самый голос требовательно велел:
– Сядь.
Делать нечего. Так же осторожно нащупав край постели, я деликатно на ней примостилась, стараясь не думать, как это выглядит со стороны. Возбужденно вибрирующую метлу на всякий случай переложила в левую руку, а затем вопросительно воззрилась на то место, где должна была быть голова оракула.
– Зачем ты здесь? – проскрипел он.
– Хочу задать вам несколько вопросов…
– Тебе это ни к чему, – закашлялся, словно от смеха, прорицатель. – Ты ведь и сама способна найти ответы, не так ли?
Я ничуть не смутилась.
– Возможно. Но с вами это будет намного проще.
– Тоже верно, – одобрительно хмыкнул невидимый в темноте старик. – Только я не собираюсь облегчать тебе задачу.
– Почему? – искренне огорчилась я. – Вам что, жалко?
– Мой дар – это свеча, которая уже едва тлеет, – прошелестел он. – И ее нельзя зажечь по заказу. Оракул видит будущее, только когда в этом есть острая необходимость. И не видит, если изменить уже ничего нельзя. А у меня остались силы лишь на одно предсказание.
– Почему же вы тогда согласились со мной встретиться?
– Ты знаешь, что наш повелитель скоро умрет?
Я вздрогнула от неожиданности и быстро обернулась, но в темноте силуэты моранов были почти не видны, не говоря уже о выражении их лиц. Но, судя по всему, они не особенно удивились, так что это даже хорошо, что я смолчала о своем предчувствии. Полагаю, о своей смерти Таалу и без меня уже был извещен.
– Все мы когда-нибудь умрем, – осторожно ответила я, пытаясь понять, куда клонит оракул. – Это неизбежно.
– Да. Но, как я уже сказал, далеко не любое будущее я могу увидеть.
Я напрягла извилины, а По неуверенно шевельнула помелом.
– Если вы видите только то, что может измениться… получается, повелителя еще можно спасти?
– Да.
– Хорошо. – Я перевела дух. Мысль о том, что для Таалу не все так безнадежно, принесла некоторое успокоение. – И как же это сделать?
– Ты знаешь, кто я? – неожиданно спросил оракул и вдруг без предупреждения сел. С неимоверным трудом, едва ли не со скрипом… но так неожиданно, что я инстинктивно отшатнулась, одновременно занося руку с метлой для удара. Предсказатель оказался настолько близко, что я наконец-то сумела его рассмотреть, а источаемый им запах тлена стал поистине непереносимым.
Нервно сглотнув, заставила себя поставить По на место и во все глаза уставилась на прорицателя – старик был не просто дряхлым… он выглядел так, словно его не одну тысячу лет терзала тяжелая болезнь. Высохший почти до костей. Белокожий. Абсолютно седой. С запавшими щеками, сморщенным ртом и изборожденной сотнями морщин кожей… почти мертвец, в котором каким-то чудом еще держалась жизнь. Или нежить, которую мы с сестрами столько лет старательно уничтожали. Только глаза у него еще оставались живыми – большие, заметно потускневшие от времени, но все еще хранящие остатки тех
