Федот потянул:
– Ууу! Ето однако, мужики, надоть испробыть, а то с такими картинами жить то тяжко.
– Ты вот чо, забудь, осваивай свою, ховронью. А то чо, дык ты меня знаш, я те хряк то зараз размажу по всей твоей харе. Понял?
– Да я чо, я это так, пошутковать. Сам же знаешь от моей Стешки коромыслом по хребту в раз и без угляду…
– Ну, вот так то и лучше. Успокоился Гришаня.
– Давай, мужики трогай, а то лошади то застылись.
Парни взялись за возжи и обоз тронулся, поскрипывая полозьями по накатанному снегу.
В кедрач за белкой
Позднее время, трепетное пламя керосиновой лампы и тишина создавали условия для раздумий.
За стенами лесничей сторожки стояла на удивление тёплая и безветренная погода. Золотая осень в своём расцвете.
Вековая тайга, её дремучесть создавали чувство покоя и одновременно легкой тревоги.
Ночь прошла в глубоком сне. Еще было темно, когда Прокофич, ставя самовар проворчал:
– Хватит барствовать то, ужо солнышко засветит.
Обжигающая лицо и руки родниковая вода быстро прогнала сон.
Тимофей Прокофьевич, в народе его звали просто Прокофич, ещё с раннего утра был готов, на своей гнедой, объезжать лесные угодья.
В его хозяйство состояло из пяти лаек и двух козочек, одна из которых доилась, другая ещё молоденькая.
Прокофич подошёл к собакам, те сбились в кучку и стали ластица к нему. Он присел на корточки, лайки успокоились, сели и выжидающе, смотрят на него, он стал, гладить двух из них и что-то, не громко говорить, потрепал их за загривок и встал. Лайки, которых он гладил, побежали к лошади, около неё улеглись в ожидании своего хозяина. Остальные собачки топтались около него, заглядывая ему в глаза, ждали команды.
Прокофич взял за ошейник самую шуструю и сказал Петру, что бы он её позвал, кличка у её «Пушок», Петр, похлопывая себя по ноге позвал лайку, и она стремглав бросился к нему и стал прыгать и ласково тереться о его ноги.
– А эти две, «Коренной» и «Куцая», будут хозяйствовать, значит-то сторожить, пояснил, Прокофич.
Перед отъездом предупредил, что может задержаться дня на два, а то и три.
– В тайге всяко быват, – сказал он на прощание, грузно влез в седло с пенька и не спеша, скрылся в дымке леса.
Шёл ему девятый десяток лет.
Возвращаясь в дом, подумалось: «Не один десяток лет Прокофич лесничествует, последние пять лет, как умерла его жена Пелагея, хозяйствует один, большее время года, он тайга да зверьё. В округе на десятки километров ни единой живой души. И другой жизни он себе не желает».
Поразмышляв о леснике, Пётр взял мелкашку, надел на плечи горбовик, поправил толстый офицерский ремень с охотничьим ножом, перекрестился в угол, где висела старая потемневшая от времени икона, и вышел, из дома.
Не спеша, направился, углубляясь в чащу по направлению кедрача.
Здесь он уже бывал и не раз. Добирался, как правило, верхом. Лошадь, монгольской породы брал в улусе «Тарбай» у бурят. Они охотно давали лошадь и седло, с треногой, не требуя ничего взамен.
В кедраче Петр надеялся на богатую добычу белки.
Год выдался урожайный на таёжные дары, в том числе и пушного зверя. «Однако нужно убедиться созрел ли мех у белки, придётся отстрелять несколько штук выборочно, тогда и, будет понятно, во время ли пришёл сюда», – размышлял на ходу он.
До кедрача пришлось добираться гораздо дольше, чем полагал за три года со времени его последней охоты в этих местах, многое изменилось.
Рододентрон редко попадавшийся в те времена, теперь разросся между вековыми соснами, лиственницами, пихтами и елями так густо, что приходилось с трудом пробираться по его зарослям, иногда даже с помощью ножа. Его жёсткие ветки, переплелись между собой на уровне колен и чуть выше образовали сплошной ковёр, через который было невозможно идти без приложения огромных усилий.
Приходилось останавливаться и высматривать места, где Рододентдрон рос менее густо и из-за этого менять направление движения, а, сменив его через какое то, время останавливаться вновь, что бы сориентироваться. Пушок бежал следом, иногда, неожиданно куда то исчезал и так же неожиданно появлялся.
Когда же начались заросли Рододендрона, пушок исчез на долго, очевидно побежал искать свою дорогу, ведь через Рододендрон ему было бы, точно не пробраться и собака это понимала.
Как только, заросли закончились, через считанные минуты появился Пушок и снова побежал следом.
Всему приходит конец, на смену Рододендрона, пошли заросли Папоротника, трудности для движения он создавал на много меньше, но сырой мох под ногами тоже был не подарок.
Вместо двух часов, на которые рассчитывал Пётр, на дорогу ушло более трёх. Нужна передышка, да и желудок, требовал до заправки.
Желание промышлять белку, а сознание говорило если начать охоту, то не получится с отдыхом и едой. Начав охоту не остановиться до изнеможения
