были снаряжены посольства, которые сошлись на таком договоре: Валия вернет Плацидию, сестру императора, и не будет отказывать римской империи в помощи, если в ней случится нужда.
В это время некий Константин[481], присвоив власть в Галлиях, сына своего Константа из монаха сделал цезарем. Однако он недолго держал захваченную власть, так как вскоре готы и римляне стали союзниками; сам он был убит в Арелате[482] , а сын его – во Вьенне[483]. Вслед за ними Иовин и Себастиан[484] с той же дерзостью надеялись захватить власть, но погибли той же смертью,
{166} В двенадцатый год[485] правления Валии гунны были изгнаны римлянами и готами из Паннонии после почти пятидесятилетнего обладания ею[486].
Тогда же Валия, видя, как вандалы, примерно во время консульства Иерия и Ардавура[487], с дерзкой смелостью выступив из внутренних частей Галлиции[488], куда некогда загнал их Атаульф[489], пустились опустошать и грабить все кругом в пределах его владений, {167} т. е. на землях Испании, немедля двинул на них свое войско. Но Гизерих[490], король вандалов, был уже призван в Африку Бонифацием[491], который, будучи обижен императором Валентанианом, не мог иначе, как [подобным] злом, отомстить империи. Он склонил их своими упрашиваниями и перебросил через переправу в теснине, которая называется Гадитанским проливом[492]; он отделяет Африку от Испаний {168} едва семью милями[493] и выводит устье Тирренского моря в бушующий океан.
Гизерих был весьма известен в Риме в связи с поражением, которое он нанес римлянам[494]; был он невысокого роста и хромой из-за падения с лошади, скрытный, немногоречивый, презиравший роскошь, бурный в гневе, жадный до богатства, крайне дальновидный, когда надо было возмутить племена, готовый сеять семена раздора и возбуждать ненависть. {169} Такой-то человек вошел, приглашенный, как мы сказали, уговорами Бонифация, в империю в Африке; там он долго правил, получив, как говорится, власть от бога. Перед кончиной[495] призвал он ряд своих сыновей и приказал им, чтобы не было между, ними борьбы в домогательстве власти, но чтобы каждый по порядку и по степени своей, в случае если переживет другого, т. е. старейшего, чем он, становился наследником; а за ним шел бы следующий. Они соблюдали это на протяжении многих лет и в благоденствии владели королевством, не запятнав себя, как обычно бывало у других варварских племен, {170} междоусобной войной, потому что каждый, в свою очередь, один за другим принимал власть и правил народом в мире. Порядок же их наследования был таков: первый – Гизерих, отец и владыка, следующий – Гунерих, третий – Гунтамунд, четвертый – Тразамунд, пятый – Ильдерих. Этого последнего, на беду собственному племени и позабыв наставления прародителя, изгнал из королевства и убил Гелимер; {171} сам же, как тиран, преждевременно захватил власть. Но сделанное не прошло ему безнаказанно, потому что вскоре он испытал отмщение со стороны императора Юстиниана: вместе со всем своим родом и сокровищами, над которыми он, награбивши их, трясся, был он привезен в Константинополь Велезарием[496], мужем славнейшим, магистром армии на Востоке, ординарным экс- консулом и патрицием, и предстал в цирке великим для народа посмешищем; он испытал позднее раскаяние, когда узрел себя низвергнутым с {172} вершины королевского величия и, оказавшись вынужденным вести частную жизнь, к которой не желал привыкнуть, умер.
Так Африка, которая по делению земного круга описывается как третья часть мира, на сотый почти год вырванная из-под вандальского ига и освобожденная[497], была вновь возвращена Римской империи. Некогда, при ленивых правителях и неверных полководцах, была она отторгнута варварской рукой от тела Римского государства, теперь же, при искусном государе и верном полководце, она возвращена и радуется этому поныне. Хотя немного спустя после того она и плакала, ослабленная внутренней войной и изменой мавров, однако победа императора Юстиниана, дарованная богом ей на пользу, довела до мира начатое дело. Но зачем говорить о том, чего не требует предмет [нашего рассказа]? Вернемся к основной теме.
{173} Валия, король готов, до того свирепствовал со своими войсками против вандалов, что намеревался было преследовать их и в Африке[498], если бы только не отвлек его тот же случай, который приключился некогда с Аларихом, когда тот направлялся в Африку[499]. Прославившийся в Испаниях, одержав там бескровную победу, он [Валия] возвращается в Толозу и оставляет Римской империи, после изгнания врагов, несколько ранее обещанных провинций. Много позднее его {174} постиг недуг, и он удалился от дел человеческих в то самое время, когда Беремуд, рожденный Торисмундом, – на него мы указывали выше[500] в списке рода Амалов, – вместе с сыном Витирихом переселился в королевство везеготов, [уйдя] от остроготов, все еще подчиненных гуннскому игу в землях Скифии. Сознавая свою доблесть и благородство происхождения, он тем легче мог считать, что родичи передадут верховную власть ему, известному наследнику многих королей. Кто же, в самом деле, мог колебаться относительно Амала, если бы был волен избирать? Однако, он сам до известного времени не хотел обнаруживать, кто он такой. Готы же после смерти Валии {175} поставили преемником ему Теодерида[501]. Придя к нему, Беремуд скрыл выгодным молчанием, с присущей ему великой уравновешенностью духа, блеск своего происхождения, зная, что царствующим всегда подозрительны рожденные от царского поколения. Итак, он претерпевал безвестность, чтобы не смущать установленного порядка. Вместе с сыном своим был он принят королем Теодоридом с высшими почестями, вплоть до того, что король не считал его чужим ни в совете, ни на пиру, и все это не из-за благородства происхождения, о чем он не знал, но по причине твердости духа и силы ума, чего тот не мог скрыть.
{176} Что же дальше? По смерти Валии, – повторяем мы то, о чем уже сказали, – который был не слишком счастлив у галлов, ему наследовал Теодорид, гораздо более благополучный и счастливый. Он был человеком, исполненным высшей осторожности и умевшим использовать как душевные, так и телесные свои способности.
Во время консульства Феодосия и Феста[502] римляне, нарушив {177} мир, пошли против него [Теодорида] войной в Галлию, присоединив к себе гуннские вспомогательные войска. Их тревожила [память об] отряде готов-федератов, который под предводительством Гайны[503] ограбил Константинополь. Тогда военачальником был патриций Аэций[504]; он происходил из рода сильнейших мезийцев из города Доростора[505], отцом его был Гауденций[506]. Выносливый в воинских трудах, особенно [удачно] родился он для Римской империи: ведь это он после громадных побоищ принудил заносчивое варварство свавов и франков служить ей. Римское войско двинуло против готов свои силы вместе с гуннскими вспомогательными отрядами под предводительством Литория. Долго стояли вытянутые ряды воинов обеих сторон: и те, и другие были сильны, и ни те, ни другие не оказались слабее [противника]; тогда, протянув друг другу десницу, они вернулись к прежнему соглашению, и после того, как был заключен союз и установлен обоюдный крепкий мир, войска разошлись.
В этом мирном договоре (участвовал] Аттила[507], повелитель всех 178 гуннов и правитель – единственный в мире – племен чуть ли не всей Скифии, достойный удивления по баснословной славе своей среди всех варваров. Историк Приск, отправленный к нему с посольством от Феодосия Младшего, рассказывает, между прочим, следующее: переправившись через громадные реки, а именно через Тизию, Тибизию и Дрикку[508], мы пришли к тому месту, где некогда погиб от сарматского коварства Видигойя[509], храбрейший из готов; оттуда же неподалеку достигли селения, в котором стоял король Аттила; это селение, говорю я, было подобно обширнейшему городу; деревянные стены его, как мы заметили, были сделаны из блестящих досок, соединение между которыми было на вид так крепко, что едва-едва удавалось заметить – и то при старании – стык между ними. Видны {179} были и триклинии,
