Он шагнул на кухню, и Ксюшка улыбнулась. Она сидела во главе стола и рисовала на большом альбомном листе. С кисточки капало на скатерть. В другой день дочка обязательно получила бы нагоняй, но не сегодня.
– Смотри, пап, какой паучишка! Правда, красиво?
– Очень.
Паучишка был с большими добрыми глазами и бесконечным множеством лап. Такой паучишка мог опутать целый поселок, протянуть ниточки в каждую квартиру, к каждому человеку, шевелить людьми, как марионетками. А когда надоест, просто оборвать связь.
Николаич хотел снять с плиты сковороду, но рука предательски дрогнула. Дышать стало тяжело. Он оперся на подоконник и поднял взгляд к коридору. Там мерцал свет, вырисовывая на стенах смутно знакомые тени. Люди, которых Николаич привозил сюда. Бомжи, опустившиеся наркоманы, пара бандюков. Но все же люди.
В комнате с грохотом что-то упало, Ксюшка встрепенулась.
– Это мама наша опять полки роняет, – сказал Николаич, стараясь спрятать дрожь в голосе. – Вечно от нее убытки.
Ксюшка хихикнула и продолжила рисовать в углах листа синие паутинки. Николаич присел рядом и погладил ее по волосам.
Тихо работало радио, на плите подгорала картошка. В трубах ворочалось. Отец и дочь ждали к ужину маму, которая никогда не придет.
Они забрели в промышленный район на окраине. Дома остались за спиной, слева виднелись волны сопок, справа – спрятанные под снежными шапками гаражи, мастерские, еще какие-то постройки. Дым от горящего завода поднимался над крышами позади. А впереди, словно мостки над водой, тянулись над сугробами две толстенные трубы, обмотанные изоляцией. Кое-где торчали лохмотья стекловаты.
Витек подошел к трубам, запрыгнул. Под темно-синим небом были видны вдалеке силуэты статуй. Безголовый терпеливо тянул руку вверх.
– Все дороги ведут к котельной, – сказал Витек, и они зашагали вперед.
Витек чувствовал, как под подошвами переливается тепло, но старался не обращать внимания. Трубы шли параллельно друг другу, как две лыжни. Их разделяла только узкая щель, снизу подпирали сугробы. В умирающем свете вокруг поблескивало белоснежное море снега.
Они одолели половину пути, когда сзади рвануло. Витек повернулся и обомлел: в поселке будто вставало солнце. К небу ползло ярко-оранжевое сияние, в окнах мелькали вспышки. Алое зарево накрывало дома.
– Ну нахер это место, валим.
Он прибавил ходу и не сразу заметил, что Толик отстал.
– Эй! – крикнул Витек.
Толик не реагировал. Стоял столбом, глядя туда, где ослепительный свет пожирал темноту. Витек, матерясь, дошагал до Толика, опустил руку ему на плечо и отшатнулся, когда тот повернул голову. В его глазах не осталось белого цвета, по щекам медленно сползали кровавые слезы.
– Я увидел, – сказал он, не моргая. – Теперь увидел.
Сделал неловкий шаг, и нога соскользнула в зазор между трубами. Туда пролезло бы от силы три пальца, но сначала в щели исчезла ступня, а потом и колено. Как сухие щепки хрустнули кости. Толик закричал и завалился набок.
Трубы начали едва заметно вращаться, будто валы в машинке для раскатки теста. Витек мгновение балансировал на них, как канатоходец, скользил и спотыкался. Он бы повторил участь друга, но успел вовремя спрыгнуть в сугроб. А нога Толика тем временем продолжала уходить вниз. Снег вокруг наливался красным.
– Твою ж мать! Держись, Толяс!
Витек провалился по пояс; казалось, снег попал даже в трусы. Чертыхаясь, дрожа от холода, он пробирался к Толику – ползком, рывками, делая неуклюжие шаги.
– Оно всегда тут было, – прошептал Толик. – Задолго до людей.
Трубы провернулись с глухим металлическим звуком. Треснули тазовые кости, Толик взвыл. Оставшаяся на поверхности нога вывернулась под невероятным углом. Трубы расплющивали его, перетирали в труху.
– Сука, сука, сука! – орал Витек, добравшись до труб, охаживая их кулаками, выдирая куски стекловаты, под которой пульсировало живое, теплое.
– Оно и есть труб-бы, – хрипел Толик. – Вся сис-стема. Больше пос-селка.
Трубы резко сделали пару полных оборотов, и в стороны брызнула кровь. Толика не стало. На снег сползло нечто бесформенное, развороченное, изломленное. Бах! И вместо человека – заляпанная красным армейская шапка да прилипшие к стекловате куски плоти.
Витек побежал. Вернее, думал, что побежал. Снег был повсюду: он ломался, проваливался, норовил задержать, оставить здесь навсегда. Но Витька подгоняло гудение труб. Эти твари еще не насытились, скрежетали недовольно; точно зловонное дыхание, от них поднимался пар.
На лице застывали слезы, кровь, но Витек двигался вперед. Он не собирался умирать. По крайней мере не сегодня. Мир вокруг делили темнота и снегопад, а для Витька сейчас существовала только поднятая кверху рука каменного солдата.
…Из трубы котельной валил дым. Не такой, как в поселке, а блекло-серый. Возле входа кто-то рассыпал уголь.
