сражении истаяла его трусость, а он вырос в Воина, ярость которого не уступала тому, кто первым проявил бесстрашие. Книги и опыт не врут: путь к доблести часто лежит через стыд. Проверенный временем кодекс. Сработает и с Радиком.
Элер ступил в проем без двери. Коснулся костяшками кулака раскрошившейся кромки необожженного кирпича.
«Какие планы на завтра?» – спросил он Свету, когда они расставались.
«Жить и любить», – ответила она.
Элер сморгнул: не сейчас.
Если не считать кирпичного и деревянного лома, в мастерской было пусто. Все вещи вынесли хозяева или мародеры, кто знает. Патрули ввели после случаев воровства. Пол в дальней части помещения обвалился в подвал. Темнота в дыре выглядела зловеще. Не самая мудрая мысль – драться здесь, но ведь не делиться же ею со скотами.
Клыч хищно осклабился, обнажив желтые зубы.
– Ну что, актеришки…
Элер не дал ему договорить. Влепил кулаком в нос, а потом добавил, уже падающему, в ухо. Второй удар вышел слабым – кулак чиркнул, а не впечатался, – но первым Элер мог гордиться. Мог, но не стал: рано.
Он подскочил к корешу Клыча. Тот вскинул к лицу руки. Элер со всей дури приложился коленом в пах. Плосколицый болезненно взвыл и рухнул на колени, схватившись руками за промежность. Элер пнул его под ребра, еще раз, и еще, парень опрокинулся на пол и сжался в клубок, будто кучка тряпичного мусора. По пыльным щекам текли слезы.
Элер замахнулся для нового удара, но решил, что хватит. С этого – вполне. Он повернулся к Клычу, который поднимался на ноги с невесть откуда взявшимся металлическим прутом в руке. Недоделанный самурай с расквашенным в кровавую юшку носом.
Элер бросил короткий взгляд на Радика. Друг застыл с приоткрытым ртом на фоне светлого прямоугольника дверного проема. Что на его лице? Восхищение или страх? Куда он смотрит?
Времени на размышления не было. Элер саданул Клычу ногой. Подошва мощно въехала в солнечное сплетение. Прут брякнул о пол. Противник повалился рядом с дырой.
– Сука, – выдохнул он, пытаясь подняться. Следовало отдать Клычу должное.
– Лежать! – рявкнул Элер.
Скот послушался.
– Ну что, фраер, так нормально? – Элер присел на корточки. – Аргументы ясны?
Клыч коротко кивнул, слизал с верхней губы кровь. Элер посмотрел на второго.
– А тебе, ущербный?
Кивок, тихий скулеж. У этого можно было и не спрашивать, еще долго яички баюкать будет. Как сказал бы всякий самурай, внезапность – решающий козырь.
– Вот и славно.
Элер хлопнул по коленям и уже собирался позвать Радика (свой страх друг не победил, все произошло слишком быстро даже для самого Элера, так пускай хотя бы насладится унижением ублюдков), когда услышал странный звук, усиливающийся, вытекающий из провала. Звук был мелодичным и звонким, словно льющийся по огромному рогу, от узкой части к широкой. Он напугал Элера до чертиков, как если бы ласковый голос позвал его из раскопанной могилы.
А еще движение… видимое лишь в лакуне воображения, глубоко, очень глубоко под городом, где в разломе кристаллических плит билось черное сердце сейсмических толчков. Первый раз в жизни Элер усомнился в полезности (и
Элер отшатнулся от Клыча, от дыры, от мелодичного звука. Самурай, усомнившийся в приказе господина. И, кстати, кто его господин?
Круг замкнулся.
Он обернулся – ударился взглядом о лицо Радика, бледное, потное, неподвижное. Губы друга шевелились, он что-то шептал. «Мертвый мим», – подумал Элер, парализованный подземной мелодией и видом Радика, приближающегося к краю излома бетонной плиты.
– Рад… – он поперхнулся.
Что Радик собирается делать? Проявить инициативу, чтобы сломать неуверенность? Добить поверженного Элером противника? Отсюда медлительность и неестественное спокойствие – друг борется с собой?
– Я знаю, ты хотел как лучше, – сказал Радик, глядя между лежащими в пыли скотами, прямо в дыру. – Я не хотел видеть ее мертвой, и ты забрал Одиху.
У Элера отвисла челюсть. В груди копалась холодная ладонь, стискивала и царапала.
