– Здравствуйте, – мило улыбнулся Сашка. Подумаешь, задержался. – Сержант Говоров по вашему приказанию прибыл.
– Второй час ждем, – огрызнулась вторая старуха, горбатенькая, никнущая к земле.
– А вас как зовут, дорогие гражданочки? – Сашка решил не вступать в перепалку с опытным и заранее отмобилизованным противником.
– Клавдия Петровна я, Сотникова, – представилась первая.
– Марья, Марья Афанасьевна Лебедева, – повела остреньким носом вторая.
– В чем дело, гражданки?
– Вот в ем, – Клавдия потыкала скрюченным пальцем в сторону крайнего дома. – Хозяина седьмой день не видать.
Сашка присмотрелся к дому. Обычный, рубленый, весь какой-то неухоженный, осевший на сторону пятистенок. Бревна посерели и растрескались, выпустив неряшливую бороду рыжелого мха. Шелушащаяся, паршивая дранка на крыше. Маленькие слепые оконца с набитыми между рамами газетами посматривали угрюмо и нелюдимо. Под кровлей комком бурой глины прилепилось ласточкино гнездо. Ничего, скоро снесут эти пережитки и настроят новых, светлых, красивых домов. Не узнать будет город.
– Кто хозяин? – спросил Сашка, открывая планшет.
– Федька Ковалев, – сообщила старушка. – Бобылем живет, один-одинешенек, молчун страшный и домосед.
– С соседями, с нами значит, почти и не зналси, – обиженно сказала вторая.
– Разберемся, – убежденно пообещал Сашка, просматривая ведомость. Еще бы, такой орел и не разобрался. Всю жизнь к этакому сложнейшему делу готовился.
Такс, Федор Алексеевич Ковалев, восемьсот семьдесят девятого года, уроженец Самары. Ишь в какую даль занесло! Рабочий пучежского городского кладбища. Удобно устроился, до работы двести метров через лесопосадку. Приводов в милицию и проблем с законом не имел.
– Пьющий?
– Ни разу пьяным не видела, – призналась Клавдия Петровна. – У нас его через то блаженным прозвали.
– На основании? – Надо же, не принимает вина человек, и сразу его в сумасшедшие занесли.
– Так где это видано, чтобы копаль могильный и водки не пил? – ахнула Марья.
– Ясно.
– Не здешний он, Федька энтот. Годков двадцать, почитай, как приехал. После Гражданской подселился и избу купил. А ишшо сынишка у него махонький был. Сильно отца любил, людей сторонился. А потом запропал. Пошли они по грибы, а вернулся Федька один. Искали, да без толку, в Черном лесе разве найдешь? А изба была ой хороша, я сама к ней присматривалась…
– Когда Ковалева в последний раз видели? – пресек воспоминания Сашка. Бабушкам дай волю, мертвому зубы заговорят.
– Неделю тому, – пошамкала Клавдия и крепко задумалась. – Дай Бог памяти. Сегодня какое у нас?
– Двадцать пятое, четверг.
– Во, аккурат в ту субботу и видели!
– Баню топил и воду таскал, – подтвердила Лебедева. – А после как провалился. Вон оконца мои, завсегда вижу, кто мимо идет. А его нет. А если убили? Упырище клятый поблизости бродит. Батюшка нужен, а где его взять? Извели батюшек, вот нечистая сила и расплодилась.
«Бдительные старушки – незаменимейший инструмент в работе милиции», – подумал Сашка и спросил:
– Может, уехал?
– Уехал, – передразнила Клавдия. – Огородишко брошеный, дверь изнутри замкнута. Это как? Цыть! Пошла, бесова кровь! – Она шугнула козу, зажевавшую краешек старого платья. Коза сплюнула измусляканный подол и возмущенно мемекнула.
– Проверим, – и Сашка постучал в дверь. Облупившаяся краска полетела мелкими колючими искрами. Внутри послышались мягкие крадущиеся шаги. Нет, показалось, перегрелся на солнышке. Замка нет, заперто изнутри. Не бабушки, а Шерлоки Холмсы! Дверь с кондачка не открыть, толстая, зараза, и крепкая, ломик нужен, да где его взять? Сашка приник к соскучившемуся по тряпке стеклу. Внутри, за задернутыми занавесками, ничего не было видно. В щелях покачивалась и бурлила невесомая полутьма.
Он отворил закрытую на деревянный вертушок калитку палисадника и пошел вокруг в поисках сам не зная чего. Дом как дом, ничего необычного. В меру запущен, в меру облагорожен, скотины нет, навоз под ногами не хлюпает. Стоп. Сашка замер. Окна задней половины наглухо заколочены досками. Дерево подгнило и обросло пятнами влажного мха. У стены высилась стопка свежих, сочащихся смолой горбылин. Собирались подновлять. Ковалев – человек одинокий, ни жены, ни детей, ему и одной комнаты за глаза. Уборки, опять же, меньше и дров.
Сашка вышел на огород с аккуратными грядками. Мордастая, высоко окученная картошка еще держалась на этой жаре, а нежные огурцы и капуста пожелтели, съежились и бессильно повесили уши, не видя полива несколько дней. Искаленная добела земля тлела на солнцепеке.
С другой стороны дом густо оброс терновником. Два заколоченных окошка, два обычных. Ай! Сашка расцарапал щеку о ветку и остановился у крайнего окна. По спине пробежал холодок. Окно было приоткрыто, горячий ветерок лениво шевелил вышитый тюль, принося обратно спертый, застоявшийся, со странным привкусом воздух. Проветривают помещение? Похвально. А почему трава под окном истоптана и примята? Хозяин предпочитает двери окно?
