в них меховыми чулками. Выцветшая черная толстовка выглядывает из-под куртки капюшоном. Перчатки-самоделки, отделанные металлом и с чем-то мелко-кольчужным с внутренней стороны. На портупее, затянутой на последние и самодельные дырки, нож, пара подсумков, фляга и сумка с противогазом. Шерстяную маску Костыль спустил в самом начале разговора, блестя сахарными целыми зубами и серебристой негустой щетиной.
Опасный, палец в рот не клади. Задень словом, так обложит матерком с прибаутками – полдня отходить будешь. Задень чем другим, так успевай, следи за собственными костями. Опасный. Хищный. Злобный. Вот такой вот неожиданный спаситель. Костыль, надо же.
В темноте закашлялись. Азамат шагнул вперед, одновременно с щелчком курков. Что тут у нас… У Костыля? Баба, ну да, так и есть. Натурально, тетка.
Женщина жалась в углу, испуганно блестела глазами. Ее страх пах грудным молоком. Сверток у нее в руках – одеяло и какая-то мешковина – не шевелился и не пищал.
– Встретил, когда сюда бежал, – Костыль кивнул на нее. – Пришлось помогать. Нельзя же проходить мимо нуждающихся, сирых, убогих, женщин с детьми и инвалидов, правильно говорю?
Уколова, неожиданно ставшая прямо-таки объектом внимания товарища-анархиста, не ответила. Подошла, не убирая за спину АК, стволом качнула на сверток. Женщина сжала губы, прижав его к себе.
– Покажи.
Азамат, сместившись вбок, следил за Костылем. Если там такая же дрянь, как снаружи, только маленькая, а Костыль в курсе, и тогда вопрос – зачем их спас, то… Стоит подготовиться.
Сивый никаких эмоций не проявлял. Даже наоборот, чихать на бабу хотел, как и на ее чадо. Женщина откинула одеялко. Малыш как малыш. Даже розовый, несмотря на холод. Сопит, чмокает. Уколова кивнула, отходя.
Ворота продолжали гудеть от монотонных толчков с той стороны.
– Упорные, сволочи… – Костыль сплюнул. – Их-то энергию – да в мирное русло.
– Это как? – поинтересовалась Даша, смотря на него как-то очень дружелюбно.
– Ну, чудесный ребенок…
– Я не ребенок.
– Все мы чьи-то дети, а лет тебе не так и много. Но как хочешь… Хочешь, буду называть тебя лапушкой?
– Нет.
– Куколкой?
Даша явно начинала злиться.
– Хрен с тобой. Думаешь сделать приятное, комплимент отвесить, а на тебя зыркают, как на врага. Женщины, чего с вас взять. Все не так и все не то, сам догадайся, что там в голове крутится. Согласна на зайку?!
– Даша, угомонись, – Уколова огляделась, подтянула старый скрипучий табурет, села. – Он смеется. Не особо дружески, но все же просто смеется. Слушай, Игорёша, хорош над девочкой шутить. Не галантно ни хрена.
– Какие куртуазные обороты речи, красавица. Только за-ради вас готов называть ее просто девушкой.
– Я просто Дарья.
– Именно Дарья?
– Да… Игорек.
Тот хохотнул.
– Я смущаюсь, девчата. Называйте меня Костылем. Это же круто звучит, не находите?
– Вот ты трепло, – не выдержала Уколова, – все уши лапшой завешал. И ни фига не сказал, что обещал. Настоящий мужик, врун и пустомеля.
– Это ты о чем?
Уколова хмыкнула.
– Как их энергию – да в мирных целях использовать?
Костыль пожал плечами.
– Да проще простого. Берем огромные колеса по типу беличьих, привязываем перед ними живого младенца, желательно некрещеного, сажаем в колесо пару-тройку таких блаженных разумом людоедов – и пусть бегают. А энергию – в провода и на освещение.
Уколова кашлянула. Помолчала. Посмотрела на Костыля. И поинтересовалась:
– Ты давно с людьми общался вообще?
– Заметно, да? Очень давно, неделю назад.
– Ну да… Заметно. Ты, если за день человека три из себя болтовней не выведешь, день зря?
– Прям с языка сняла. Ладно, потрындели – и хватит. Нервы расслабили заодно.
