– Есть показания сержанта Павловского, стоявшего на посту у входа в расстрельный коридор и которого разоружил и усыпил Сорокин…
– Как это – усыпил?
– Говорит, нажал ему на какую-то точку на шее, и он потерял сознание.
– Неплохо, надо думать, готовят в этом… спецназе. Нам бы таких специалистов… Ладно, дальше что?
– Дальше нам удалось выяснить, что Сорокин, переодевшись в форму Шляхмана и замотав щёку куском материи, якобы от зубной боли, при помощи удостоверения убитого им следователя беспрепятственно покинул здание НКВД. После этого он переночевал в квартире пенсионерки Старовойтовой Клавдии Васильевны под видом милиционера, изъял документы и одежду её постояльца Василия Яхонтова, который в эту ночь пропадал у своей любовницы, и, пользуясь внешним сходством с этим самым Яхонтовым, далее представлялся его именем. Затем видели, как он садился в вагон поезда «Москва – Симферополь» вместе с каким-то мальчиком с билетом до конечной станции. Сейчас на южном направлении работают наши люди, выясняют, доехал Сорокин до Крыма или всё-таки в целях конспирации сошёл с поезда по пути следования. Дана команда искать человека, который может себя выдавать за Василия Яхонтова. Нелегко, конечно, вести поиски, не задействуя сотрудников НКВД, но поскольку все они подчиняются по цепочке народному комиссару Ежову, то приходится соблюдать секретность. Кстати, за самим Ежовым установлено наблюдение. Это, товарищ Сталин, пока всё на данный момент.
На какое-то время воцарилось молчание. Поскрёбышев чувствовал, как по спине стекает холодная капля пота, но боялся лишний раз пошевелиться.
– Кто ещё знает об этом письме?
– Только мы с Власиком и майор из канцелярии, которому по должности положено перлюстрировать поступающие на ваше имя письма.
– Этот майор не слишком болтливый?
– Никак нет, товарищ Сталин. Тем более он уже подписал бумагу о неразглашении.
– Сколько всего людей в курсе того, что в Советском Союзе объявился возможный пришелец из будущего?
– То есть вы не отвергаете эту фантастическую версию? – набрался смелости спросить Поскрёбышев.
– То, что этот Сорокин натворил в Москве, уже само по себе фантастика. Слишком легко ему удавалось выходить сухим из воды, так что я уже ничему не удивлюсь. Так сколько людей могут быть в курсе, учитывая, что они разболтали своим родным и знакомым, а те, в свою очередь, понесут дальше?
– Да, тут, товарищ Сталин, словно снежный ком, трудно остановить. Он же, этот Сорокин, ещё в селе сразу после приземления признался, что прыгнул якобы в 2017-м, а приземлился в 1937-м. А там народ такой: один услышал – всё село знает. Пусть даже большинство подумают, что это шутка или спятил человек, но слух-то всё равно пошёл.
– Да, тут вашей вины, товарищ Поскрёбышев, нет. Что поделать, не расстреливать же всех… Шутка, – краем рта ухмыльнулся генсек, увидев в глазах секретаря мимолётный испуг. – Но по возможности пусть люди дадут подписку о неразглашении. С этим ясно, а что будем делать с письмом? Мне хотелось бы лично пообщаться с этим человеком, поднявшим на ноги всю столичную милицию. А если он действительно обладает знаниями будущего… Может, всё же опубликовать в «Правде» статью о… как их… сороках?
– Товарищ Сталин, вы уж извините, что не дождался вашей команды, но на всякий случай я созвонился с редактором «Правды» товарищем Мехлисом, попросив его озаботиться созданием статьи под конкретным названием «Сорока-белобока и другие пернатые обитатели леса», как и просил Сорокин. И он сказал, что им периодически присылает статьи один профессор-орнитолог, он может его попросить.
– Пусть профессор напишет, а Мехлис опубликует. Только чтобы не затягивали, так и передайте Льву Захаровичу, что я просил лично.
– Хорошо, товарищ Сталин. Можно идти?
– Ступайте.
Оставшись один, Сталин взял со стола свою курительную трубку, набил её табаком марки «Edgewood Sliced», несколько пачек которого ему в прошлом году подарил лидер болгарских коммунистов Георгий Димитров, раскурил и снова взял в руки письмо.
«Кто же ты такой, Ефим Сорокин, на самом деле? – думал вождь, втягивая ароматный дым и скользя взглядом по строчкам. – Если тот, за кого себя выдаешь, то мог бы очень нам пригодиться. Мы сумели бы выжать из тебя всю ценную информацию, а после…»
Иосиф Виссарионович вновь подошёл к окну и, глядя на бороздивший большую осеннюю лужу ГАЗ-MI, негромко пробормотал себе под нос:
– А Ежова надо расстрелять.
Наша бригада трудилась в Каботажной гавани, где швартовались грузовые суда, и практически ежедневно – под флагами иностранных держав. Я, как и просил Костя, на рожон не лез, учитывая почти постоянное наличие в зоне видимости охраны порта, вооружённой, судя по форме кобуры, преимущественно револьверами. Хотя что имелось в виду под словом «рожон»? Что я буду приставать к охране или орать после каждой разгрузки-погрузки «Да здравствует товарищ Сталин!», так, что ли? У Кости я этот вопрос не уточнял, просто работал, как все. То есть таскал мешки, ящики и прочую кладь. Думал, со своими вполне приличными физическими данными легко дам фору старожилам, но оказалось, что в работе грузчика имеются свои тонкости. Я на своём опыте ощутил, что это не просто «схватил-понёс», а приходится учитывать некоторые моменты. И лучше не геройствовать, мол, я такой крутой, что в одиночку тут всё перетаскаю, а этот пятидесятикилограммовый мешок с рисом – вообще одной левой. С таким подходом тебя надолго не хватит, и, после того как в первый день я попытался продемонстрировать стахановский метод, уже на следующее утро чувствовал себя совершенной
