– Тебя где носит-то всю ночь? – сонным голосом спросил он.
– Да-а… С девушкой гуляли, а потом домой её провожал, на другой конец Одессы, – сыграл я экспромтом. – Ты спи, спи.
– Девушку он провожал… У нас смена в восемь утра, не забыл? Так что тебе спать меньше пяти часов осталось. Ложись давай…
Слухи о кровавой бойне в одном из домов на Кирова, где среди прочих упокоился и какой-то авторитет Лёва Шац, [17] наводнили Одессу уже на следующий день. Историю я услышал за обеденным перекусом от нашего докера Фимы Клявера.
– Говорят, какой-то залётный, чуть ли не из Москвы, нынче ночью порешил всех из пистолета, – выковыривая из консервной банки свиную и отнюдь не кошерную тушёнку и намазывая её на кусок хлеба, заявил Фима. – Там в живых одна бабка осталась да ещё вроде бы один тяжёлый в больничке, без сознания, может и не выкарабкаться. А остальные на глухаря.
Костик как-то странно покосился в мою сторону, но ничего не сказал.
– Это за что ж их так? – оторвавшись от кружки с горячим чаем, поинтересовался Мишка Трушин.
– Кто ж знает, милиция разбирается. А ещё, поговаривают, одного из этой шайки в овраге нашли, зарезанного. Вот и думай, что да зачем.
Посыпались разные предположения, только мы с Костиком молчали. Понятно, он как-то связал моё ночное отсутствие с расправой над уголовниками и сейчас прокручивал в голове этот момент, а я молчал, потому что и так знал всю хронологию событий. Утешало, что если даже у Костика в мой адрес появятся какие-то подозрения, то он их будет держать при себе. На НКВД он явно не работал и особой болтливостью тоже не отличался. Правда, вечером всё же как бы между делом спросил:
– Шо у тебя за краля, если не секрет, с которой ночами гуляешь?
– Варя Мокроусова, секретарь комсомольской организации порта.
– Ого, губа у тебя не дура! Как тебе удалось, она ж недоступная, даже Валентина Иваныча отшила.
– Какого Валентина Иваныча?
– Начальника диспетчерской службы.
– Небось старик какой-нибудь?
– Ну, старик не старик, а в прошлом году сорок пять отметил. Живёт один в трёхкомнатной квартире со всеми удобствами, пожалованной ему за боевые заслуги в борьбе с бандитскими формированиями после Гражданской.
– В НКВД служил?
– Не, тогда НКВД ещё не было, в губернском ЧК, замначальника. Лично бандитов к стенке ставил.
– Значит, такого героя Варвара отшила? – не без иронии сказал я. – А претендентов помоложе на её руку не нашлось?
– Увивались тут двое, один наш, портовый, а второй лейтенант, в отпуск приезжал, друг её детства вроде. Даже дрались из-за неё. А она им обоим заявила, что они не в её вкусе и ведут себя не по-комсомольски. А ты, видать, чем-то ей приглянулся.
Не стал я товарища разочаровывать рассказом, что на самом деле всего лишь проводил девушку до дома и даже не удостоился чести быть приглашённым на чашку чая. Нет, а вдруг у нас и правда что-нибудь склеится? Девица симпатичная, я с такой замутил бы. Хотя вряд ли, оборвал я сам себя, надолго здесь я задерживаться не собираюсь, случай подвернётся – и вперёд, к неизведанным землям! Не изведанным мной, во всяком случае в это время, потому что в своём будущем я успел много где побывать, даже в таких экзотических местах, как чеченские горы и ущелья. Вариант с видом на жительство в Одессе я не рассматривал, подозревая, что рано или поздно выйдут на мой след. Оставался ещё момент с газетой «Правда» и личным знакомством со Сталиным, но на него я слабо надеялся. Пока, кстати, ни одного номера не пропустил, причём мои ежедневные походы к газетному киоску вызывали у парней усмешки, а Лексеич, паразит такой, обещал обязать меня проводить политинформацию. К счастью, дальше угроз дело не пошло.
Между тем близилась 20-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. И в её преддверии должен был состояться обещанный городской смотр-конкурс художественной самодеятельности. И накануне я принял участие в генеральной репетиции. Оказалось, что помимо меня, братьев- чечёточников и частушечницы от порта планируется выставить ещё и ложечника. Докер Шквырин работал в пакгаузах Карантинной гавани, это был бородатый, неулыбчивый мужик, всем своим видом демонстрировавший, что этот смотр ему даром сдался и он всего лишь делает одолжение. Справедливости ради стоит отметить, что выстукивал Шквырин на ложках виртуозно, так что братья Дёмины тихо сопели в зале. Если, конечно, можно сравнивать чечётку ногами и ритм на ложках.
Я выступал последним, без помарок исполнил обе песни, после чего триумвират членов комиссии вынес своё одобрение просмотренным номерам, и всем было велено завтра в пять вечера – за час до начала конкурса – стоять возле служебного входа Дворца пионеров. По такому случаю мне официально выписали отгул.
И так получилось, что мы с Варечкой, как я её про себя называл, покидали актовый зал последними. Ну как – получилось, просто я как бы невзначай задержался, лелея мысль ещё раз проводить её до дома. Комсорг за столом заполняла какие-то бумажки, а я, думая о своём, то есть о ней, что-то на автомате наигрывал на вполне неплохом инструменте, который мне выделили во временное пользование от щедрот своих в нашем ДК и который перед уходом я должен сдать под расписку дежурному.
– А что это? Тоже что-то новое? – спросила вдруг Варя, оторвавшись от бумаг.
