желательно, высокого ранга, так что вражеский линкор требовался ему максимально целым. Можно без двигателей, орудий, защиты – но с целой обитаемой зоной. Адмирал искренне надеялся, что там найдется тот, с кем ему стоит поговорить.
Хотя, конечно, лучше не особенно калечить звездолет. Александров, будучи человеком хозяйственным, уже прикинул, что старый корабль вполне можно приставить к делу. В конце концов, его систершипы вполне успешно используются в Конфедерации на участках, не требующих особой ответственности. Так почему бы и этот не приспособить? Особенно модернизировав… Так что на удирающий звездолет он смотрел уже взглядом собственника, и Вассерман, еврей домовитый, его отлично понимал, а потому целился тщательно.
Беглец уже практически набрал скорость гиперперехода, когда ему в корму прилетело… Хорошо так прилетело, качественно, вольфрамовой болванкой, способной короткое время выдержать почти солнечный жар выхлопа работающего на форсаже двигателя и расколотить один из шести боковых отражателей. Ювелирная, почти недостижимая точность – но Вассерман сделал это!
Естественно, это невозможно было увидеть собственными глазами, лишь сгенерированную компьютером картинку, однако и она впечатляла. Семь маршевых двигателей линкора – центральный и шесть по окружности – равномерно горели невозможно белым пламенем. И вот в один из них влетает чужеродное тело. Гигантское вогнутое зеркало, остающееся мертвенно холодным, несмотря на бушующий в его фокусе ад, уверенно держало любую нагрузку и впятеро превосходило твердостью алмаз. Но вот разбить его было проще простого – хрупкий материал не зря, где только можно, окружали броневой стенкой. И когда в отражатель ударил снаряд, конструкция моментально разбилась на миллион осколков.
Клокочущее пламя, не сдерживаемое более жаропрочным забором, тут же ударило в корму звездолета. Несколько секунд его броня сопротивлялась, а затем потекла, будто слеза. Пронзив обшивку, огненный вихрь проник в звездолет – и умер…
Повреждения ходовой части для боевых звездолетов – не редкость. Неудивительно, что в глубину памяти умной машины, где заложены инструкции на все случаи жизни, не забыли вписать и порядок действий при разрушении отражателей. И потому он еще не рассыпался окончательно – а линкор уже начал бороться за свое существование. Захлопнулись внутренние люки, разделяя отсеки, зазвенели баззеры тревоги, а главное, началось экстренное глушение двигателя. Благодаря этому повреждения остались локальными, не угрожающими жизни корабля, однако компенсировать изменение тяги, перенастроив уцелевшие двигатели, не успевала никакая автоматика. И произошло то, на что Александров, в общем-то, и рассчитывал – линкор мотыльнуло на курсе, будто сухой лист, ускорение его резко упало. Чтобы восстановить курс и продолжить разгон до скорости гиперперехода, требовалось теперь дополнительное время. То самое, которого у нигерийского звездолета уже не было.
В этой ситуации беглецы сделали, пожалуй, единственное, что им оставалось, – дали залп. «Суворов» в очередной раз вздрогнул, однако этим эффект и ограничился. Вассерман, не спрашивая разрешения, громыхнул из малокалиберного орудия поперек курса врага. Намек более чем прозрачный, особенно когда на тебя надвигается звездолет, в разы превосходящий твою шаланду по огневой мощи. Нигерийцы не были трусами и попытались пальнуть в ответ, но «Суворов» тут же аккуратно сконфигурированным залпом «погасил» их защитное поле. Все, теперь враг был беззащитен и хорошо это понимал.
В такой ситуации чинопочитание уходит на второй план. Умирать за генерала Бамбуту… нет уж. За добычу или за свою семью еще куда ни шло, но за отца-командира! Да с какого перепугу? Образ мысли, вполне подходящий большинству африканцев, особенно понимающих, что их прегрешения по сравнению с генеральскими – так, мелочь. Они люди подневольные, и, значит, вполне могут рассчитывать на снисхождение. Ну, во всяком случае, так им казалось…
Когда десантники с «Суворова» вломились на палубы вражеского линкора, основной эмоцией, которую можно было прочитать на лицах нигерийцев, был ужас. Похожие на гигантских, вставших на дыбы крабов, тяжеловооруженные элитные пехотинцы с невероятной легкостью рассосались вдруг по всему кораблю. Однако страх вызывали не их вид и не их неожиданная ловкость, а то, что они стреляли сразу, по малейшему подозрению, или просто так, со злости. Для солдат Конфедерации это было обычно несвойственно, слишком много ограничений накладывали на них всевозможные правила, уложения, международные договоры… Вот только на «Суворове» практически все были с Урала, и неудивительно, что работали они предельно жестко.
Когда избитого до потери сознания генерала Бамбуту за ноги приволокли в соединяющий корабли шлюз, весь остальной экипаж был уже там. Стояли тесной кучей и старательно тянули руки кверху, чтобы, не приведи бог, кто-нибудь их не пристрелил. За недостаточное рвение, например, или дерзкий взгляд. Если бы они знали, что именно сейчас Александров и Лурье спорят, стоит пленных выбрасывать в космос или все же вначале нужно провести хотя бы видимость суда, то боялись бы еще сильнее. Однако же Лурье был убедителен, а адмирал слишком устал, чтобы всерьез спорить, и потому моральная победа по очкам досталась французу.
Пленных ударами прикладов загнали в спешно оборудованный на трофейном линкоре карцер. Кто-то заикнулся о том, что можно разместить их на «Суворове», но на него посмотрели, как на идиота. Тащить всякую грязь на свой корабль… Много чести. Так что запихали в подходящий трюм, заварили люки, да и делу конец.
Впрочем, нет правил без исключений. Их и сделали – для генерала с его штабом. Что характерно, в штабе этом имелись не только негры, но и мулаты, и даже белые. И Александров не без основания предположил, что разработчиком операции, которая, не успей вовремя его эскадра, имела бы хорошие шансы на успех, был как раз кто-то из них. Конечно, это следовало еще уточнить, но в стратегические таланты черномазых адмирал, немного шовинист и самую малость расист, не верил.
И ходил посреди всего этого благолепия грустный Вассерман, обманутый в лучших чувствах. Нет, гарем-то на корабле нашелся, но… И вот здесь-то
