Откровенно говоря, именно так Устинов до недавнего времени и думал. Нет, что разговоры о необходимости отделения от Конфедерации в верхних эшелонах правительства Урала гуляют давно и упорно, он знал. И, как раз в силу их общеизвестности, считал ерундой. Ну, ностальгируют люди по былой самостоятельности – так почему нет? Другое дело, раз их до сих пор не взяли за жабры, стало быть, об этих разговорах не просто известно. Вполне очевидно, что они (а стало быть, и само правительство планеты) считают неопасными.
Сам Устинов общался с теми, кто всерьез считал себя заговорщиками, около двух месяцев. Они аккуратно присматривались к маршалу, он же просто заводил полезные знакомства, все более убеждаясь, что реальной силы за кухонными сепаратистами не стоит. И вдруг раз! Случай подвернулся – и процесс начал развиваться семимильными шагами. Без нашествия нигерийцев он, может, так и пребывал бы в состоянии ностальгических вздохов еще пару десятилетий, но сейчас те, кто раньше были вынуждены скрывать амбиции, развили кипучую деятельность. А энергии, надо сказать, у них было хоть отбавляй.
– Вы даме-то тоже вина налейте, что ли, – Громова, очевидно, правильно поняла ход мыслей собеседника и откровенно забавлялась. Когда же маршал исполнил ее просьбу, она, побарабанив тонкими пальцами с аккуратно наведенным маникюром по столу, спросила: – Думаете, зачем я решила с вами поговорить наедине?
– Откровенно говоря, да.
– Скушайте яблоко. Ну а пока вы его грызете, я как раз все вам и расскажу.
Устинов пожал плечами, но спорить не стал. С громким, сочным хрустом откусил кусок и вопросительно посмотрел на собеседницу. Громова кивнула:
– Здесь все просто. Наши… друзья – люди умные, но по-мужски прямолинейные. Наломают еще дров. Поэтому я хочу поговорить именно с вами. Скажите, вы уверены в…
Договаривать она не стала, но Устинов прекрасно понял, что имеется в виду. Пожал плечами, вздохнул:
– То-то и оно, что не слишком. Понимаете, Хелен, Володя… ну, адмирал Александров, человек неоднозначный, – и, видя заинтересованность в глазах собеседницы, продолжил: – Он не то чтобы исключительно умен, а, скорее, талантлив как флотоводец. При этом не страдает избытком амбиций, нацелен исключительно на военную карьеру, да и патриотизма чрезмерного в нем нет.
– Вот как? – Громова удивленно подняла брови.
– Именно, – жестко, тоном, не допускающим двойного толкования, ответил Устинов. – Так уж получилось, что в свое время родина слишком часто вытирала об него валенки. Именно поэтому я и считаю, что ни уговорить, ни убедить его действовать мы не сможем. Надо, чтобы он захотел сам.
– Плохо. Впрочем, если поставить его в ситуацию, когда выбора не будет…
– Главное, чтобы Володя этого не понял, – вздохнул маршал. – Ладно, как это лучше сделать, вы, я думаю, разберетесь без меня.
– Надеюсь, – голос Хелен звучал задумчиво. – Ладно. Есть еще нюанс, который стоило бы обсудить.
А нюанс был интересный. Для Устинова, впрочем, как и для любого здравомыслящего человека было ясно – власть на планете отнюдь не монолитна. Куча групп и группировочек, которых могут на короткое время сплотить общие интересы, но, когда они исчезают, процесс дележки пирога набирает обороты вновь. Сейчас был именно такой случай.
Основных кружков по интересам имелось ровно три штуки, условно их можно было назвать промышленниками, финансистами и популистами. Первые, к которым и принадлежали нынешние собеседники Устинова, достаточно четко ориентировались на выход планеты из состава Конфедерации и старались обеспечить наличие на планете современных технологий и производств полного цикла. Все это не нравилось деятелям метрополии, но и формально запретить они этого не могли, устраивая гадости исподтишка. Именно поэтому промышленная группа, с одной стороны, была влиятельна, но, с другой, никогда не имела достаточного административного ресурса, чтобы без проблем продвигать свои интересы.
Финансовая группа… Не, эти особым патриотизмом никогда не отличались. Учитывая же, что основную роль в ней играли представители двух национальных меньшинств, то неудивительно, что она всегда колебалась, меняя союзников и преследуя только собственные интересы. Увы, с теми, кто держит в руках финансовые потоки, приходилось считаться, и поддержки в деле обретения Уралом независимости от них ждать не приходилось. Слишком уж шаткими в этом случае оказывались их позиции, а такого не допустит ни один банкир. Впрочем, у Хелен (и, как подозревал Устинов, не у нее одной) имелись кое-какие идеи на их счет. Судя по людоедскому тону, неафишируемые пока меры воздействия финансистам вряд ли пришлись бы по вкусу.
Но, как ни странно, наибольшую проблему сейчас представляли даже не они, а популисты. Теоретически наиболее слабая из групп, именно сейчас она начала активно подниматься. И проблем от этого могло оказаться неожиданно много.
Популисты казались единственными, кто оставался сам по себе, и это было неправильно. И не надо кивать на электорат. Если нет денег либо иных рычагов воздействия, то и рассчитывать можно лишь на протестное голосование, а тех, кто в нем участвует, в стабильном обществе ничтожный процент. Не хватит даже на поддержку штанов. За всеми обозримыми силами на планете кто-то стоял. За промышленной группой – заводы и фабрики, за финансистами – деньги, за Устиновым – его солдаты, за Александровым – корабли, пушки и увешанные оружием десантники… За популистами не стоял никто.
Вот только совершенно непонятно, как они не только выживали (это еще можно было хоть как-то объяснить), но и неплохо себя чувствовали. Впаривали народу какие-то утопические, хотя и приятные для уха идеи, но притом всегда находили средства на пиар-кампании, юристов, способных
