переводные рукописи для одного издательства, много на этом не заработаешь, но машину она все-таки себе купила и ездила каждое лето с девочкой в Крым, но не на машине, а на поезде, причем билеты покупала всегда заранее.
Когда Финкельштейн с Николаевой встречались и по старой памяти весело надирались, употребляя за один вечер три-четыре бутылки сухого вина, они порой – увидев, например, меня или какого-то другого персонажа, который казался им смешным и нелепым, вдруг замирали и кричали хором страшными голосами:
– Партбилет положишь, сволочь!
И потом долго ржали, совершенно счастливые.
А люди улыбались, глядя на них и не понимая, почему так по-детски смеются эти две уже почти совсем взрослые женщины.
Сумка из магазина «Охотник»
Нюша Линдер, русская, из семьи служащих, член ВЛКСМ с 1974 года, проживающая в городе Москве на улице Маши Порываевой, однажды решила креститься в православную веру.
Мама Нюши Линдер сначала сделала вид, что ничего страшного не происходит: ну, креститься так креститься, в конце концов, многие взрослые, вполне интеллигентные люди в городе Москве тайком ходили в церковь и даже принимали у себя на дому священников – и ничего, не умерли вроде бы пока, она даже привела в пример какую-то далекую, не известную Нюше семью, где мать семейства вообще отправилась в Оптину пустынь одна и чуть ли не пешком… Но потом мама замолчала, печально глядя Нюше в глаза, и произнесла загадочную фразу: «Ну что ж, видимо, папе придется попрощаться с работой…»
Потом она шумно вздохнула и, сказав: «Ладно, я с ним поговорю», встала с кресла и вышла из комнаты.
И стало тихо.
Эта внезапно наступившая в квартире тишина была для Нюши значительно страшнее любых скандалов. Скандалы, связанные, как правило, с какими-то мелкими ее проступками, были как раз совсем не страшны – но когда родители вдруг замолкали, переставая с ней разговаривать, это означало, что они переживают случившееся, ищут выход, и вот тогда она чувствовала жуткий стыд, и страшное чувство вины обрушивалось на нее.
Нюша сказала им
Умрет, как, наверное, умирают все люди.
Это было так страшно, что сначала ей было трудно дышать, а потом жутко похолодели руки и ноги. Она не могла кричать, хотя родители спали в соседней комнате, верней на застекленной веранде, не могла их позвать, эта
Бог есть. Да. Бог есть.
Эти два слова внезапно помогли ей справиться со страхом.
Она не спала почти до рассвета, думая о Боге.
Утром она встала и за завтраком рассказала об этом родителям.
Потом шаг за шагом они продвигались с мамой по этому пути, преодолевая то одно, то другое сложное препятствие. Сначала были просто разговоры о Боге, о том, почему в их семье не верят в Бога, нет, почему же, сказала мама, в нашей семье верят в Бога, но в церковь не ходят, так получилось, потом были разговоры о том, почему об этом нельзя говорить в школе, потом были разговоры о том, кто такие атеисты, «нет, это не те, кто не верит в Бога, это те, кто верит, что Бога нет, это просто такая вера, понимаешь?» – сказала мама. Потом были разговоры о том, можно ли верить в Бога, не читая Библию, потом появилась и сама Библия – крошечная карманная книга в зеленой коленкоровой обложке, которую баптисты раздают советским морякам при отплытии из иностранных портов, там были буквы на современном русском языке и замечательная почти прозрачная папиросная бумага – ее принесла мама и торжественно подарила на день рождения, Нюша такую легкую тонкую бумагу видела впервые, потом она много лет читала эту библию, по одной главе перед сном каждый день, думая над каждой строчкой, потом она научилась говорить об этом с папой, папа брал с полки художественные альбомы, открывал картины и разговаривал с ней о
Одним словом, за прошедшие годы все сложные препятствия были постепенно преодолены.
Но в данном случае препятствие было очень большое. Оно было большим настолько, что Нюша потеряла самообладание и все же заплакала. Мама не хотела вести ее в церковь. Она боялась.
У них была домработница Оля, которая жила в коммуналке и приходила к ним два раза в неделю убираться и «помогать по хозяйству». Оля