«Оствинда».
Я еще не успел толком решить, как именно мне надлежит действовать, когда мотор немецкой ЗСУ заревел как-то особенно громко, а затем она поехала в мою сторону, но явно не из-за меня, а с банальной целью смены позиции – высокая горящая «Пантера» прикрыла бы их от нервирующего ружейно-пулеметного огня. При этом «Оствинд» еще несколько раз красиво лупанул трассирующими в сторону окопов нашей пехоты, но, похоже, снова без толку.
Таким образом, мои дальнейшие действия опять были просты и незатейливы.
Я опустил автомат на броню «Пантеры» и поднял к плечу тяжеленькую трубу оставшегося фаустпатрона. Прицелился в стык башни и корпуса надвигающейся на меня заляпанной камуфляжными пятнами немецкой машины и выстрелил.
Все повторилось. Был громкий хлопок, после которого ЗСУ остановилась, развернувшись чуть влево, ее затянуло белесым дымом, а через минуту шум движка «Оствинда» оборвался на непривычно-высокой ноте, после чего в глубине боевого отделения машины что-то лениво загорелось. Похоже, я попал в правильное место – броня, а особенно башенная, у «Оствинда», насколько я помнил, была никакая.
Из башни ЗСУ метнулись двое танкистов, еще один торопливо вылез из люка мехвода. Одного из них я успел свалить короткой очередью, а двое, поскальзываясь и петляя, побежали в сторону немецких позиций, суматошно стреляя из автоматов себе за спину, норовя хоть так попасть в меня. Им явно не было дела до тех, кто остался возле «Мауса», а значит, меня они тоже уже не интересовали.
На схеме в моей голове в этот момент было видно, как возившиеся у «Мауса» фашики разом бросили свои дела и кинулись в сторону загоревшегося «Оствинда», явно желая разобраться, как же могла случиться подобная неприятность. Запредельная меткость находившегося на довольно большом расстоянии ИПТАПа, да еще и в темноте, их явно удивила. А вот встретить здесь меня они точно никак не ожидали. Я отметил, что при этом мой главный «фигурант» не побежал вместе со всеми, а остался стоять на месте. Ага, сел, блин, мальчонка под вербу, сторожить «Аненербу»…
Во мне проснулся странный и нехороший азарт, который в последний раз находил на меня в совсем другое время, на Донбассе, когда я вместе с одной столичной съемочной группой (я там был сам по себе, навроде «независимого журналиста» и на это дело напросился сугубо добровольно) поперся посмотреть на недавно оставленные позиции укропов в одном поселке вместе с группой бойцов из батальона Кавказского Африканца (хороший мужик был, только не усвоивший до конца, что на любой гражданской войне не стоит быть героем, ибо все самые знаменитые герои известных нам «гражданок» на них же обычно и погибали).
А когда мы вот примерно так же, зимой и в сумерках, оказались на передовой, из «котла» неожиданно поперло до взвода жовто-блакитных фашиков с танком «Т-64» и одним «БТР-70». Представляете себе – ночь, относительная тишина и вдруг сначала стрельба чуть ли не прямо по тебе, а потом из-за разрушенных домов, сшибая заборы, вываливает грязный танк с двумя белыми полосами на лобовой броне и жовто-блакитной тряпкой на антенне, а за ним бронетранспортер с такими же «незалежными» налепухами на броне. Очково, как говорят у нас там, в будущем, молодые. Столичная съемочная группа была без оружия, оно и понятно, они-то свято блюли свой статус журналистов на передовой, поскольку точно знали, что при их захвате в плен (или, не дай бог, ранении или гибели) родной федеральный канал развоняется так, что будет слышно на берегах не только Днепра, но и Потомака. А мне бы там эти наши хреновы «соседи из-за межи» просто, походя, оторвали голову и сказали бы, что «так оно и було» или вообще «само оторвалось», поскольку был я там никем и звали меня никак. А значит, особого международного скандала после моей гибели не случилось бы. У меня в той ситуации и автомата-то своего не было…
Тем не менее я подобрал «АКС-74» рухнувшего рядом ополченца (слава богу, этого парнягу всего-навсего ранило, а не убило) и стал как-то автоматически палить короткими очередями по мельтешащим вокруг темным фигурам, совсем не думая о том, что по мне в этот момент тоже стреляют.
Хотя в целом тогда все обошлось. Ополченцы удивили всех, в очередной раз показав класс. У них кое-что с собой было (а если конкретно – «РПГ-7» и несколько «Мух»), и они, оценив силы и порыв противника, с крестьянской неторопливостью и основательностью сначала зажгли «шестьдесятчетверку», после чего хохлацкий «БТР» неожиданно заглох сам. Ну а в последующей стрелковой дуэли вээсушники потеряли убитыми шестерых, а ополченцы одного.
В общем, не знаю, ушел ли кто-нибудь из хохлов тогда, но оставшиеся укропейцы решили от греха подальше сдаться, сразу же побросав оружие и сбившись в кучу. Дальше было очень весело, поскольку мехвод украинского «Т-64», жирный детина, которого достали прямо из люка дымящегося танка, натурально обосрался со страху (видимо, от осознания того, что при таком раскладе у него ну никак не получилось бы привычно прикинуться перед «сепаратистами» санитаром или кашеваром). А потом их, укропский, командир, плешивый майор с неприятной физиономией, в нелепой среди донбасской зимы новой песочной форме хорватского производства, сначала упорно и агрессивно вещавший на западенском суржике о том, что завтра же здесь будут все силы быстрого реагирования НАТО с 6-м флотом США в придачу (эти киевские кретины так и не сумели понять, что всерьез влезать в драку из-за них никто не собирается), которые порвут всех поганых москалей (которых на Донбассе вообще-то как бы совсем нет) на клочки, а потом погонят их аж до самой Москвы и даже дальше, узрев горячий автоматный ствол у собственного лба, неожиданно лингвистически прозрел и затараторил на чистейшем москальском, что его, мол, мобилизовали, он ни в чем не виноват и у него малые детушки и внукушки. Он потом жрал на камеру свои погоны, а через пару месяцев, уже будучи обмененным, давал в Киеве пафосное до слез интервью о том, как он со своими «щирыми хлопцами-терминаторами» держался в полном окружении до последнего патрона, лично поклал в рукопашном бою целую роту москальских «бурятских ВДВ» и только контуженым попал в плен, где москали унижали и
