нашего «Т-35» по какой-то причине перестала стрелять.
Наш танк между тем миновал площадь и вломился в очередной двор, снеся левой гусеницей дощатый нужник типа «сортир». Экипаж не переставал вести огонь во все стороны, появлявшиеся в пределах нашей досягаемости немецкие солдаты все так же поспешно отходили, а малая башня продолжала молчать.
Убит? Заклинило?
Непонятно – башенка замерла в положении с повернутым на левый борт стволом пулемета.
Я открыл было рот для опроса экипажа на предмет потерь, но в этот момент последовали два сильных взрыва явно из приличного калибра справа от нас. Причем относительно недалеко – по броне забарабанили комья земли и крупные осколки. Это точно была не полковая артиллерия, а нечто посерьезнее. Где-то поблизости от деревни у немцев точно стояла батарея-другая 105-мм гаубиц, и они начали нащупывать наш медленно ползущий через эти чертовы Нижние Грязи одинокий танк. Черт…
– Что это, товарищ командир? – спросил заряжающий весьма испуганным голосом.
– Что-что. Это немецкая дальнобойная пристреливается. Теперь держись!
Заряжающий захлопал ресницами в полутьме боевого отделения, но ничего сказать не успел (таким я его и запомнил), потому что через минуту пара разрывов легла уже слева от нас. И если я хоть что-то понимал в тактике артиллерийской стрельбы, была… Правильно – «Вилка»… Блин… Тогда нам точно тырдец…
И только я это подумал, как пара снарядов – так сказать, «третья серия» – почти накрыла нас, разорвавшись прямо у кормы «Т-35». Был сильный удар, сотрясший машину и громкий звенящий лязг. Танк повело в сторону, и метров через пятьдесят наш пятибашенник встал, двигатель прямо-таки взвыл, потом его гул оборвался на самой высокой ноте, и стало тихо.
Я высунулся из своего башенного люка и увидел, что правая гусеница перебита и размоталась в колее позади нас. Верх надгусеничной полки в этом месте загнуло и изуродовало, так что вполне просматривались даже зубцы ведущего колеса. При этом из жалюзи двигательного отсека, под которыми стоял вентилятор, пробивался синеватый, но не внушавший решительно никакого оптимизма дым, пока еще жиденький. Выходит, и движок задело…
Хрен теперь все это починишь…
– Экипаж! Продолжать огонь! – заорал я чисто для самоуспокоения внутрь танка и метнулся к своей «КТ-28».
После этого я практически в автоматическом режиме, выпустил четыре снаряда подряд. Жаль, что стрелял я в общем-то наугад – достойных целей в пределах видимости толком не было…
Сразу после этого метрах в ста впереди нас легло два или три тяжелых снаряда, обдав танк новой порцией земли и мелких деревянных обломков.
Я снова выглянул из башни, обозревая местность в бинокль.
Ни хрена не было видно. Но при этом мне было совершенно понятно, что немецкие артиллеристы уже засекли, что наш «Т-35» остановился, и, похоже, вносили поправки в свои прицельные вычисления. И это между прочим, значило, что сейчас кто-то, тот, кто этот их огонь направлял, хорошо нас видел. А мы, наоборот, его не видели и даже не представляли, где эта сволочь сидит. До чего же поганое ощущение – быть у кого-то на мушке и знать, что тебя прямо сейчас будут убивать…
Хотя что тут сказать? У вермахта в отличие от РККА в это время были грамотные корректировщики артогня, да и в полевых телефонах с радиостанциями недостатка вроде бы не ощущалось…
В этот момент я вполне осознал, что сейчас нас точно накроют. При этом одновременно возникла мысль – а ведь в деревне еще копошится их немецкая пехота, и они при этом, не переставая, бьют крупным калибром по этой самой деревне! Или им уже были по фиг собственные «дойче зольдаты», а уничтожение прорвавшегося танка противника (то есть нас) представлялось куда более важной задачей?
Все может быть…
Я, не закрывая люка, нырнул обратно в башню и, довернув наш «главный калибр» вправо, где мне почудилось какое-то движение между домов, успел выпустить еще три снаряда. Остальные башни тоже продолжали стрелять.
В этот момент рядом с нашим «Т-35» легли три или четыре снаряда, причем один упал рядом с кормой, но теперь уже слева. Один снаряд дал практически накрытие – от «тридцать пятого» полетели какие-то железки, и, что самое плохое, дым из двигателя стал гуще, а потом под вентилятором появились и языки пламени.
Все, кажется, отвоевались… У меня больше не было и тени сомнений, что следующий залп уже будет точно наш, они по дыму наводку быстро подправят.
Я заорал:
– Экипаж! Всем с машины! Отходим пешим порядком на исходные!
Скомандовав это, я уже понимал, что хренушки они нас так просто выпустят и из танка, и из деревни…
С этим словами я схватил вещмешок и резво сиганул из люка, потом, чувствительно ударяясь различными деталями организма (ватник и ватные штаны оказались не самыми лучшими элементами одежды в плане смягчения мелких травм, типа ушибов) о броневые углы и выступы, скатился с машины на
