– Где? – недоумевающе переспросил Уильям.
Мастер Лей с удивлением посмотрел на него.
– Ты шутишь, верно?
– Нет, – покачал головой Уильям. – Я не шучу. Я говорю о женщинах. Конечно, я не имею в виду их мужей…
– Кузен Уолтер, – сказал мастер Лей, – этот человек никогда не слышал об Азенкуре. Можно ли в это поверить? Разве есть в Англии хоть один человек, который не слышал о самой знаменитой битве короля Генриха?
– Мы победили? – спросил Уильям, накалывая на нож сочную миногу, обмакивая ее в сладкий соус и поднося ко рту.
– Это попахивает изменой, – пробормотал отец Парлебен, обращаясь к мэру.
Уильям посмотрел на меня и пожал плечами.
– По их виду я сказал бы, что они бродяги, – ответил мэр.
– Уверен, что кольцо на его пальце краденое, – добавил отец Парлебен.
Каноник сурово смотрел на нас с Уильямом.
– Юнцов я обвинил бы в падении нравов. Но вы не молоды. Вы должны были бы знать. Господь был милостив к нашему доброму королю Генриху. Он был милостив ко всей Англии. То, что вы уже забыли об этом, достойно порицания.
– Достопочтенный каноник, – начал Уильям, дожевывая рыбу, – мы с моим братом Джоном сражались во Франции. Вы могли быть констеблем Бордо, но что вы делали там? Получали письменные приказы от короля и отдавали поручения. Повторяю: мы с Джоном сражались. Мы пускали стрелы людям прямо в лицо. Мы кололи вражеских солдат в грудь и чувствовали, как их кости ломаются под нашими пиками. Нас рубили мечами и наносили нам удары булавами. Когда битва кончалась, мы бродили среди умирающих и перерезали им горло, собирая их латы, чтобы их подсчитали королевские герольды. Вы когда-нибудь перерезали людям горло? Оно такое мягкое и нежное, но перерезать его трудно – ты знаешь, что забираешь жизнь и делаешь детей сиротами. Но стоит перерезать десятое и почувствовать теплую кровь на руках, тебя охватывает странное безразличие. И люди превращаются для тебя в простое мясо. После двадцати перерезать горло так же легко, как подоить корову. А после тридцатого это начинает доставлять удовольствие. А потом останавливаешься и понимаешь, что ты наделал. И ты смотришь на последний труп – и мертвые начинают говорить с тобой в этой ужасной тишине. Их молчание молотом стучит в висках твоей совести. И совесть начинает обвинять тебя… И чтобы сохранить рассудок, ты перерезаешь горло и совести тоже. И тогда ты уже становишься не человеком, а понять тебя могут только те, кто тоже отказался от себя. Мы выдержали бесконечный холод осады, мы стояли под стенами Кале, когда французы раздумывали, атаковать нас или нет…
На этих словах каноник резко ударил кулаком по столу, сбросив на пол льняную салфетку.
– Ты лжец и вор! Я читал хроники. Осада Кале происходила ровно сто лет назад, в год одна тысяча триста сорок седьмой от Рождества Христова. И ты хочешь, чтобы я поверил, что вы были там? Это чудовищно!
Уильям утер рот салфеткой.
– Осада, если я правильно помню, происходила на двадцатом и двадцать первом году правления нашего превосходнейшего короля Эдуарда, третьего этого имени со времен Завоевания. Другого летоисчисления я не знаю.
– Но это год Господа нашего, – сказал отец Парлебен. – Годы, прошедшие со времени рождения Иисуса Христа.
– Ты, полагаю, слышал о Спасителе? – добавил каноник. – Или во время твоих странствий ты поддался безбожным магометанам? Где же вы странствовали, что не знаете ничего о своих честных английских братьях?
Я попытался снять напряжение.
– Если мы скажем, вы нам не поверите. Мы видели собакоглавцев на берегах Индии. И большеногов в великой пустыне юга. Мы делили хлеб с язычниками Литвы и китайскими сересами…
Мастер Лей наклонился ко мне и прошептал:
– Думаю, тебе нужно узнать, что литовцы несколько лет назад приняли христианство. Наш добрый король, блаженной памяти Генрих Четвертый, дед нашего короля, сыграл важную роль в распространении христианства…
– Откуда вы знаете, когда родился Христос? – спросил Уильям.
– Достаточно притворства и невежества! – вскричал каноник.
Уильям наклонился вперед и подцепил еще одну миногу. Он наставил свой нож на меня, соус с рыбы капал прямо на скатерть.
– Какой же сейчас год нашего Господа? – спросил он.
– Одна тысяча четыреста сорок седьмой, – ответил отец Лей.
Уильям отхлебнул вина.
– Но откуда вам знать? Вас же не было на свете, когда Он умер, не говоря уже о том, когда Он родился? И многие ли из нас точно знают, когда они родились?
Каноник посмотрел на меня.
