После первого же удара мне показалось, что плеть сорвала всю кожу с моей спины. Второй удар выбил весь воздух из моих легких. Третий и четвертый удары последовали так быстро, что я понял: меня хлещут два человека с двух сторон. Я закусил губу и закрыл глаза. Скоро на моей спине не осталось живого места, и каждый следующий удар был мучительнее предыдущего. Мучители мои стали задерживать удары, чтобы я успевал ощутить боль и страх перед следующей плетью. После пятнадцатого удара я был почти в агонии. После двадцатого они остановились. Я слышал, как они переговаривались, чувствовал во рту вкус крови от закушенной губы. А потом последовал еще один удар. И еще один. Я знал, что они хотят, чтобы я закричал – и они продолжали хлестать меня с обеих сторон. И я молчал. Но я не знал, сколько еще ударов мне предстоит вынести, и от этого наказание становилось еще мучительнее.
Вдруг я увидел перед собой лицо Майкла Киннера:
– Знаешь, за что это?
Я молчал.
– Знаешь, за что ты получил еще десять плетей, а, новичок?
– За что?
– Ни за что. Так что только посмей что-нибудь сделать. В следующий раз я буду пороть тебя, пока на спине твоей живого места не останется.
Наступила тишина, и вдруг мне на спину плеснули ледяной воды. Но это была не вода, а рассол. От соли боль в спине стала невыносимой. Мистер Петибридж расковал мне руки. Я закричал от боли, хватая ртом воздух, и рухнул к подножию столба. Но от падения кожа на спине разошлась еще больше.
– Умолкни, слабак, – прошипел мистер Петибридж. – Вчера женщина выдержала тридцать плетей лучше тебя.
Я поднялся и медленно побрел к дверям.
– Одежду забери, – прокричал мистер Петибридж.
Я вернулся к столбу и подобрал разодранную одежду левой рукой. Прижав сверток к себе, я пошел в дом. Спина моя горела, правая рука не слушалась из-за раны.
В тусклом свете свечей в столовой я увидел нескольких человек. Большая часть обитателей работного дома уже разошлась. Я сел на скамью, все еще прижимая одежду к себе, и уставился в пустоту.
Люди посматривали на меня, но никто не подходил.
Я посмотрел на раненую руку. Кольца Уильяма больше не было. Это стало еще одним ударом. Самым тяжелым.
Я думал о Кэтрин. Единственное мое сокровище, моя память, причиняло мне невыносимую боль. Я пытался перестать вспоминать, хотел думать о милосердии, но сама идея эта казалась мне обманом.
– Человек человеку дьявол, – шептал я, раскачиваясь взад и вперед, вцепившись в свою изодранную одежду. – Homo homini daemon.
Эта мысль так меня захватила, что я не заметил, как ко мне кто-то подошел. Только когда девушка помахала рукой перед моим лицом, я понял, что рядом кто-то есть. Изумленный, я поднял глаза. И сразу увидел лицо Кэтрин. Потом я понял, что это Роза. Она держала хлеб и сыр – мой ужин. Девушка сохранила еду для меня. Я благодарно улыбнулся и отложил свою одежду. Взяв сыр, я разломил его пополам и протянул половину ей. Она отказалась, прижав руки к груди, но я настаивал, и она согласилась. Я положил кусочек сыра в рот и ощутил его вкус. Вкус человеческой доброты. Если весь мир превратился в ад и каждый человек стал слугой зла, достаточно одного доброго дела, чтобы вернуть мне веру в человечество.
Я отдал хлеб Розе – сейчас я не мог есть. Я дрожал от холода и боли. Единственным лучом света для меня было присутствие Розы.
Я спросил, откуда она.
Она указала на пол, потом указала рукой совсем невысоко.
– Ты живешь здесь с детства?
Роза кивнула.
– Ты когда-нибудь выйдешь отсюда?
Роза быстро закивала.
– Здесь всегда было так плохо, как сегодня?
Она снова кивнула и рукой изобразила плеть. Правой рукой она сжала левую грудь и указала на дверь.
– Послушай, Роза. В приходе Дансфорд, всего в пяти милях отсюда, есть крестьянский дом, Хэлстоу. Хозяин – добрый человек. Его зовут Ходжес. У него есть дочери и служанка Китти. Она – добрая девушка, но не справляется с работой. Ему нужна служанка. Если бы ты смогла сбежать отсюда, они позаботились бы о тебе.
Роза пожала плечами. В столовой было так темно, что я не видел ее лица.
– Ты помнишь своих родителей?
Она снова пожала плечами.
– У тебя есть брат? Или сестра?
