даже не заметил. Новый крик застрял в горле мотком колючей проволоки. Подул ветер, туман разошелся, и вокруг не было ничего, кроме голых черных деревьев. Вода быстро затягивала два отпечатка босых ног на земле, и через секунду ничего не напоминало о жутком видении. Генри почувствовал, как по щекам побежали слезы, бороться с которыми было не в его силах. Поднявшись, он еще немного постоял на месте, вглядываясь в темноту, но Филлис не вернулась. Она была ненастоящей, его маленькая мертвая Филлис…
– Будь ты проклят, – прошептал Генри, угрожая сам не зная кому. – Будь ты проклят со своими шутками. Ты больше никого не получишь.
Налетевший ветер, точно издеваясь, бросил ему в лицо пригоршню ледяных капель, а, быть может, желал таким образом помочь скрыть позорные слезы.
– Ты его не получишь, – повторил Генри зло и стиснул кулаки. – Чертов ублюдок.
Дождь заставил туман отступить, и от ворот, когда дорога пошла вниз по склону, можно было добраться до побережья без страха заблудиться. Генри выключил ненужный уже фонарь и почти побежал по тропе. Бог знает, сколько прошло времени и что задумал Сората, уходя из дома в такую погоду. И сам ли он решился на этот шаг? Сердце подпрыгивало в груди, билось о ребра. Страх не успеть и лишиться еще одного близкого и дорогого человека по своей вине гнал вперед. Генри бежал, скользя по раскисшей земле, почти съезжая по ней, когда внезапно из-за туч вышла полная, круглая, как мяч, луна. Ее призрачный свет отразился от водной глади, и Генри увидел на причале человека. На сей раз ошибки быть не могло – это Сората. Он медленно шел по доскам длинного пирса, и Генри мог его даже окликнуть, слишком велико еще было расстояние. Но он все же сделал это и тут же сорвался на бег.
Сората брел по пирсу, как сомнамбула, каждый шаг приближал его к краю, и Генри кричал, срывая горло. Здесь им двоим больше некому было помочь, и Генри выбивался из сил, упал, скатился по грязи и, поднявшись, успел увидеть, как тело его друга медленно, точно в самом дурном из снов, камнем падает в воду. Тихо, почти без всплеска. Только что он стоял на самом краю, секунда – и его не стало.
– Не-е-ет! – закричал Генри, и на бегу скидывая неудобную широкую ветровку, бросился за ним следом.
Вода была не просто холодной, она была обжигающей. В первую секунду боль пронзила все тело, и Генри начал тонуть. Его тянуло ко дну, руки и ноги не желали подчиняться. Он отчаянно забарахтался и сумел справиться с собой. Вода попала в легкие, глаза жгло, но Генри погрузился еще глубже, слепо шаря руками на глубине. Ничего не было видно, одежда стала слишком тяжелой, она сковывала движения, и чем глубже погружался Генри, тем меньше у него оставалось шансов выбраться обратно на поверхность. Но вдруг пальцы зацепили что-то, Генри потянул это на себя и, взявшись покрепче, толкнул свое тело вверх. Там, над головой, светлело небо, освещенное лунным сиянием. Генри тянулся к нему, выталкивая себя вверх могучими широкими гребками. Еще несколько страшных долгих секунд – и вода разомкнулась, выпуская его из своих объятий.
На берегу Генри сразу занялся Соратой. Он не успел нахлебаться как следует, и Генри надеялся, что его знаний и умений хватит, чтобы привести его в чувство. Но он был таким холодным! Белое лицо казалось мертвым. Это было так неправильно. Сората – это жизнь, это то, что заставляло Генри эти два года вставать по утрам, есть и улыбаться. Он был олицетворением всего, что Генри стремился сберечь и сохранить. Его маяк.
– Дыши, – попросил он. – Дыши же! Дыши! Дыши!
Он не понимал, что истерично кричит, роняя на распростертое на досках тело капли дождя, моря и слез. Губы у Сораты были холодными, как лед. Генри припадал к ним, делясь своим дыханием. И просил. Просил очнуться, не только словами – так, как умел. В конце концов, всегда ли им двоим нужны были слова?
Дождь усилился, смешивая сушу с океаном. Генри обессилено прижался щекой к груди Сораты, однако стучало лишь одно сердце, его собственное. Генри поднял взгляд и увидел девочку с бумажным фонариком. Она стояла совсем рядом, окруженная мягким теплым светом. Жаль только, лица не видно, оно скрыто за белой маской кабуки.
– Спаси его, – это все, что Генри мог сказать. – Я сделаю все, что ты хочешь. Просто спаси его, ведь ты же бог! Ты же можешь!
Девочка покачала головой, поставила фонарик на доски и исчезла. Свечка внутри вспыхнула раз другой, как большое красное сердце.
И потухла.
Генри не мог пошевелиться. Сидел до тех пор, пока Сората у его ног не выгнулся дугой и, закашлявшись, начал сплевывать воду. Он кашлял до изнеможения, цепляясь трясущимися ледяными пальцами за Генри, и из него лилась соленая вода. Когда это закончилось, Сората упал обратно и потерял сознание, и все же он был жив. Он был жив.
Генри поднял его на руки и понес прочь отсюда, куда угодно, лишь бы подальше от берега. Чем он теперь обязан островному богу, он старался не думать. Это было неважно, ведь за такое желание можно было заплатить любую цену.
В пустующем домике смотрителя царила полная темнота. Генри уложил Сорату на диван и положил фонарь рядом на столик, чтобы луч света падал точно на него. Пришлось выломать дверь, потому что ключи хранились только у Масамуне, зато теперь они с Соратой были в относительном тепле. Дождь уже вовсю барабанил по крыше и стучал в стекла. В гостиной не было одного стекла, и из дыр тянуло холодом и сыростью. Впрочем, холод был везде, но больше всего – в самом Генри. Сейчас, добравшись до безопасного места, он ощутил, что именно ему пришлось пережить за последние несколько часов. И хорошо еще, что все живы… Все, кроме Кутанаги, пока кроме него. Генри бросил быстрый взгляд на Сорату, все так же безжизненно лежащего на диване, подошел к нему и укрыл пледом. Получилось не сразу, замерзшие пальцы плохо слушались, тело колотило в ознобе. Следовало поскорее согреться самому и согреть Сорату.
