Кажется, он думал слишком долго.
– Даже оправдываться не будешь? – немного удивленно спросила она.
– Кимура тонул, я вытащил его из воды и сделал искусственное дыхание, – ничего не выражающим голосом принялся перечислять Макалистер. – Как учили.
– А кровь? Порез на его ладони.
– Я не знаю, откуда он взялся. Наверное, порезался о камни.
– Ты лжешь.
– Я не лгу.
– Ты постоянно лжешь! – Кейт вскочила и нависла над Генри разъяренной фурией. Нет, отчаявшейся женщиной. – Вы с ним… с этим человеком ведете себя так, будто кроме вас тут больше никого нет! Вы глотку друг за друга перегрызете. Вы… Вы оба сумасшедшие. Он не пьет таблеток, что я ему приносила, я точно знаю. Нанами показала мне порошок, в который он их растолок и спрятал за батареей в комнате. Он хотел утопиться, так? Или утопить тебя? Кровь. Вы подрались? У него синяки на руках. А у тебя, – она схватила его за руку и силой задрала рукав свитера, – ссадины. Ну, что ты мне на это скажешь, дорогой?
У Генри голова пошла кругом. Ему казалось, никто ничего не замечает и не понимает. Пока они разбирались с делами потусторонними, не видели, что за ними наблюдают и делают неверные выводы. Это ошибка Генри и ему с ней разбираться.
– Ты все неправильно понимаешь. Сората ни за что бы не причинил мне вреда. Он мой друг.
– Он псих! – Кейт трясло. Она прижала ладонь ко рту и покачала головой. – Лучше бы ты его не спасал.
Ее последние слова ударили как набат. Генри показалось, он ослышался.
– Прости? Что ты сказала?
– Я сказала, что без него все было бы иначе. Лучше. Я хочу, чтобы его не было между нами.
Это стало последней каплей. Они с Кейт на протяжении последних месяцев оба добавляли лишнего в чаши своего терпения. Причиняли друг другу боль, выдавая это за любовь. Но это была не любовь, а эгоизм. И чаша Генри треснула.
– Хорошо. Ладно, – он поднялся, вытер вспотевшие ладони о брюки. – На этом все, Кейт. Это конец.
Он вышел за дверь, не оборачиваясь на замершую посреди комнаты девушку. Жестоко? Наверное. Скорее всего, даже очень. Макалистер остановился и прислушался к себе. Ему тоже больно, но он чувствовал, что эта боль принесет облегчение, быть может, не прямо сейчас, но очень скоро они оба поймут, что так будет лучше. Короткая боль лучше нескончаемых мучений.
В доме было полно мест, где можно было побыть наедине с собой, но Макалистер выбрал то единственное, которое всегда вызывало у него тревогу. Академия, то, что прежде было Академией, покоилось в ожидании ночи. Дом не спал, он никогда не спал, и сейчас он глядел на Генри тусклыми рожками светильников, источавших слабое сияние. Шел за ним след в след, поскрипывая половицами, и если остановиться, можно услышать, как что-то невидимое за твоей спиной не успевает остановиться вовремя. Шуршит дождь за стенами, тихо жужжит электричество в проводах, опутавших старое здание. И ледяным сквозняком ощущается его усталое дыхание. Генри шел по пустым коридорам и чувствовал томительное ожидание дома. Он все знал, он все помнил. Он мог бы сказать, что ждет людей, поселившихся в нем. Мог бы, но не скажет. Это чужие игры, не его.
Генри спустился на первый этаж неподалеку от бывшего кабинета замдиректора. Заходить туда по-прежнему было неприятно, хотя та история с картиной давно осталась в прошлом. Макалистер толкнул незапертую дверь, включил свет и остановился.
Зачем он на самом деле здесь? Почему именно сюда ему вдруг захотелось прийти?
Он прошелся по кабинету, ни на чем надолго не задерживая взгляд. Картину не убрали. Пожалуй, стоило рассказать Сорате правду о родителях Дайске. Нашли бы священника или кого-то еще, кто мог освободить их. Может, это сделает сам Дайске, ведь не зря он околачивался в порту. Акихико Дайске ничего не делает просто так, все его поступки имеют какую-то цель. Генри еще раз огляделся, цепляя незначительные детали, которые некоторое время попылятся в его голове и навсегда исчезнут.
А картину все-таки лучше убрать.
Собираясь уходить, он еще раз рассеянным взглядом окинул полутемное помещение. Скрытая за декоративной рамкой с каллиграфическими иероглифами сейфовая дверца была чуть приоткрыта, Генри вернулся, чтобы закрыть ее, и рамка случайно покосилась. Пришлось снять ее, и, признаться, без нее стало намного лучше. Генри не был поклонником японской поэзии, поэтому строки о печальной любви оставили его равнодушным, зато на обороте, к удивлению своему, он обнаружил совсем другой текст. Безупречно ровными буквами на чистом английском кто-то от руки вывел весьма странное послание. И этим кем-то был Акихико Дайске, чей почерк Генри не сразу, но узнал по прощальному письму.
«В давние времена в одной деревне на острове посреди океана жил могучий колдун и заклинатель. Слава о нем гремела до самого Хэйан-Кё и даже император, говорят, уважал его дар. Боги охраняли его, а демоны боялись его силы. Жители деревни приносили ему дары, а взамен просили усмирить шторм, послать много рыбы в их сети и прогнать злых духов, приходящих из леса и выходящих из моря…»
Макалистер бегло дочитал легенду, больше похожую на детскую сказку о волшебнике, но она была оборвана на середине. Зачем бы Акихико не решил
