– Ну? – спросила Агата Федоровна. – Видишь?
– Угу, – Войнова наблюдала свое унылое бесцветное отражение. Бледное лицо, непослушные каштановые волосы, что так и лезут, куда не следует, круги под глазами. Это вам не рыжеволосая баронесса с сапфировыми глазами и коралловыми губками. Эх…
– Ну? Чего молчишь? Тот самый вэйн, да?
– Где?
– В зеркале, где же еще.
Заметив ее замешательство, колдунья ухмыльнулась:
– Скажи, кого ты видишь в зеркале, птичка моя?
– Себя, – чуть слышно промямлила девушка.
– И только?
Молчаливый кивок.
– Что я и говорила! – Вэйна развела в стороны руки. – Нет на тебе приворота!
– Как это? – Тиса даже дышать перестала.
– Вот так, дорогая. Если бы был приворот, ты бы видела в зеркале не себя, а того, кто тебя приворожил.
– То есть… – опустив руку с зеркалом, Войнова побледнела еще сильнее, – я… – и мысленно закончила: «Люблю на самом деле».
В оранском соборе догорали свечи. Служба отпела, и прихожане покидали святое место. Только одна молодая женщина продолжала стоять на коленях пред жертвенной звездой, молилась. Умиротворение так и не посетило ее душу. Когда святой батюшка спустился с царского мостка, чтобы отойти во светличную, прихожанка кинулась ему в ноги.
– Прошу, благословите, отче, – прошептала она горячо.
– Бог с тобой, дитя, – разрешил говорить служитель.
– Что мне делать? Я молюсь, но мне кажется, Единый не слышит! Он отвернулся от меня, а мне так нужна его помощь, – в отчаянии проговорила страждущая.
Служитель храма осенил ее святым знамением.
– Бывает, нам чудится, что Единый оставил нас, – кивнул он, – но это не так, Бог всегда рядом с нами. – Жестом батюшка указал на ту самую фреску с размытой фигурой на фоне рек и лесов. – Как не может мышь, ползущая в кустах, охватить взглядом свой путь с высоты птичьего полета, так не может человек узреть промысел божий. Положись на Единого, дитя, и продолжай молиться.
Молодая женщина поцеловала звезду, потом руку батюшки, отступила.
На крыльце при выходе из собора прихожанка выгребла имеющиеся деньги из своего кошеля и раздала нищим до последней копейки. А затем – странные дела! – уселась с просящими милостыню прямо на снег и долгое время сидела молча, шмыгая носом в платочек.
– Не горюйте, барынька, – подсела к ней старушка. – Думаете, у вас бяда, что ль? Вона, Митрофаныч наш, – она указала на юродивого, завернутого в дырявое одеяло, – знатный барин был, землями даже владел, пока разор не случился.
– Бац! И съехала крыша-то у бедолаги с горя. Теперича дурачина дурачиной, – добавила косоглазая тетка в грязном халате. – А вы вон при копейках, в светлом уме, одеты-обуты. Чего печалиться-то?!
– Да у ней никак любовь окаянная, – поддержал разговор тщедушный старичок.
– Тьфу! Да мужиков на свете – ходи да спотыкайся! Нашли ради кого слезы лить! – Тетка окинула мужичонку таким свирепым взглядом, что тот отступил от бой-бабы на пару шагов.
Так нищие и обсуждали жизнь незнакомки, пока она не поднялась в какой-то момент. Пересуды смолкли, все прислушались.
Барыня отряхнула неспешно коленки, спрятала платочек в карман.
– Спать охота. Пойду.
– Вот и верно! Утро вечера мудренее! – одобрили хором просящие.
– Глина душит, камни кусают! – даже Митрофаныч высказался в пользу здравого решения молодой прихожанки.
Глава 3
Манила
